Имена мертвых
Шрифт:
Эмми перебирается в Мэль-Марри, в городок своего подлинного детства. Стрептомицин уже доступен, вошли в практику препараты изоникотиновой кислоты, а швед Леман в 1954-м синтезировал ПАСК, так что прогноз при туберкулезе стал выглядеть оптимистичней, но роль санаторного лечения не уменьшилась.
Эммеранс Бакар на хорошем счету. Она старшая сестра отделения, это ответственная должность, и она уверенно с ней справляется. Но личной жизни у нее нет, только чтение и переписка с Министерством полиции и тюрем о выдаче останков
Она уже внутренне согласилась с тем, что останется старой девой, когда ей присылает визитку сьер Небекур, железнодорожный мастер, лечившийся в отделении два года назад.
«Не откажите поужинать со мной, сестра Бакар».
«Как ваше здоровье?»
«Благодаря вам, сестра Бакар. Я вижу, вы не забыли меня. Палата № 11. Тогда я не был расположен к личным разговорам…»
Он вдовец, непьющий, домовитый человек. Сыну десять лет. Одинокая жизнь тягостна — ни привета, ни уюта, ни тепла. Мальчик растет, ему нужна мать.
«Не уверена, создана ли я для семейной жизни, сьер Небекур. Я должна подумать».
В феврале 1964-го у супругов Небекур рождается девочка, Оливия. Примерно тогда Жонатан Бакар — теперь он пишется «Джонатан», он подданный Соединенных Штатов, имеет дом в калифорнийском порту Юрика, жену-гавайку и троих детей — пишет на адрес матери: «Я жив, мама». Письмо возвращается с пометкой «Адресат умер».
В Иране о подобном говорят: «Слон вспомнил Индию». Да поздно.
Вторник, 24 июня 1975 года.
Чудесное лето в Мэль-Марри.
У Олив каникулы, она играет возле дома. Все готово к маминому празднику; осталось дождаться, когда она придет из больницы. Олив приготовила подарок — косметический набор с зеркальцем. Ее сводный брат, Дамьен — взрослый парень, учится и подрабатывает, — подарит кофейный сервиз, а папа — превосходный льняной комплект постельного белья.
Подходит стройный мужчина с низкой корзиной — это скорее плетеный вазон, заполненный землей; под изогнутой ручкой вздрагивает кустик чайных роз.
«Девочка, сьорэ Небекур здесь живет?»
«Да. Это моя мама. Она сейчас на работе».
«Передай ей, пожалуйста, эти цветы».
«Спасибо, сьер. А откуда вы знаете, что у нее день рождения?»
«Да уж знаю».
«А что сказать ей, кто прислал?»
«Дядя. Просто дядя. Если высадить розу в грунт, она будет расти и цвести. Это моя благодарность твоей маме».
«Она скоро придет, подождите ее».
«Извини, некогда. Я спешу».
«Мама, только что приходил какой-то человек, он тебе принес…»
«Олив, я сколько раз говорила — не разговаривай с незнакомыми мужчинами. Это опасно».
«Наверное, это твой бывший больной. Он благодарил тебя. А вот его подарок. Правда, красотища? Он говорил, можно посадить розу…»
«Жаль, что он не назвался, — Эммеранс со смешанным чувством печали и нежности
«Ма, я вспомнила! он похож вот на эту фотографию, — Олив показывает раскрытый семейный альбом. — Очень-очень похож!»
Эмми птицей вылетает из дома на крыльцо.
«Аник! Ани-и-ик!»
И осекается. Ей стыдно своего крика. При соседях…
«Не зря, не зря я просила Бога».
«Сестра Венеранда — надо навестить ее и рассказать ей! — говорила сущую правду. Покинув чистилище, мертвые на прощание посещают тех, кто за них молился».
Он искупил вину страданием — и он спасен.
Эмми плачет, но это светлые слезы.
Герца не следует беспокоить — он в прихожей оставил записку: «Я занят». Клейн спустился в подземный этаж — и по пению без слов и шуршанию догадался, где Аник.
В помещении, где громоздились инкарнаторы, витала пыль, а в проход между кожухами машин был сметен сор — пустые банки из-под пива, пакетики от соленых орешков, мятые бумажки с масляными пятнами. Аник возился в зазоре между машиной и стеной.
— Ты оставил свою девушку?! — воскликнул он, высунувшись над кожухом. — Увы — я обречен жить с нравственным человеком!..
— Отлепись от меня. Что ты за раскардаш устроил?
— Как! У нас теперь леди в доме, надо ей соответствовать. Выпивку, курево — побоку, будем вести здоровый образ жизни. Смотри, это мерзость — жестянка с окурками! понюхай, как противно. Представь, что мы ей будем говорить: «Мартина, не пей, не кури» — а у самих в одной руке сигара, а в другой бутылка. Да, надо шефу вежливо заметить, чтоб не смолил при ней свои гаванские. Заодно и ты вылечишься от привычки тушить бычки в канифоли.
— Хм-м… Как знать, вдруг ты и прав. Пойду-ка я за пылесосом.
— Мартина будет нам как сестра, — язык Аника работал усердней помела. — У тебя была сестра?
— Я же рассказывал.
— А, да. За сестру я кого угодно пришибу. Если за какую-то твою едва знакомую я так старался, то Мартину будем на руках носить.
— Угу. Не поздней, чем часов через семь. Холодильник проверил?
— Ждет. Весь инеем покрылся — бр-р-р-р. Меня прямо грусть прохватила — а шеф-то наш стареет!
— Ничего; еще какого-нибудь людоеда обработаем — и он подзарядится.
— Но жизнь не бесконечная! Ты не задумывался, каково нам придется, когда он в ящик сыграет? Давай устроим групповое харакири на могиле сюзерена!..
Приоткрыв рот, Аник прислушался.
— Идет. Сюда. Шаги сердитые. Сейчас нам будет абзац и холокост. Вы о чем думали, когда закладывали этот склеп?! хоть бы сьера Родерика почитали — у него всегда был запасной тайный выход! А тут бежать некуда…
Герц вошел — и в подвале потемнело.
— Аник!
— Да? — Тот приподнял руки с метелкой и совком.