Имена
Шрифт:
— Скоро дождь пойдет, — сказал Фрэнк. — Хорошо бы.
— Зачем тебе?
— Тогда ты снимешь очки.
— Не знаю, чего я ждала, — повторила она.
— Тогда мы промокнем, гуляя по Старому городу. И ты снова простудишься, как в Стамбуле. Чтобы хлебнуть горя по полной программе.
Мы сели в восьмиместное такси с русскими православными монахинями. На подъезде к Иерусалиму солнце пробилось сквозь плотные облака, позолотило коричневые холмы, известняковые дома и оттоманские укрепления. Наша гостиница была к северу от Старого города. Вольтерра задержался у регистратуры, чтобы навести справки.
Мы прошли в Дамасские ворота и сразу очутились в многоязычном водовороте.
18
«Белые отцы» — католическое общество африканских миссионеров.
Дел откололась первой, ушла по извилистой улочке, на которой работала бригада с отбойными молотками. Потом Вольтерра пробормотал что-то насчет армянского квартала. Мы договорились, что сойдемся позже у Западной стены.
Я нашел кафе и сел снаружи, потягивая турецкий кофе и слушая, как болтают торговцы. Витрины их лавочек были забиты религиозными сувенирами, продукцией массового производства. Вид этих товаров действовал на меня благотворно. Калеки на Виа Долороза, хасиды в черных шляпах, греческие священники, армянские монахи, люди, молящиеся на узорчатых ковриках в мечетях, — все эти ипостаси веры пробуждали во мне неловкость. Они были упреком моему закоснелому скептицизму. Они давили меня, угнетали, теснили. Поэтому я поглядывал на дрянные безделушки в витринах с толикой иронической благодарности. Оливковое дерево, стекло, пластмасса. Они в известной степени компенсировали воздействие более крупных фигур, которые заполонили улицы, возвращаясь с молитвы.
Я увидел Дел у лавчонки с пряностями: она беседовала с опершимся на трость стариком. Белобородый, в вязаной шапочке и свитере поверх халата с черным поясом, он словно излучал покой, и это делало его по-своему прекрасным. У него был мягкий, дремотный взгляд, а лицо, похожее на лик самой пустыни, точно хранило память о веках тишины и света. Мне пришло в голову, что она, возможно, говорит ему сейчас нечто подобное. Конечно, я едва знал ее, но, как мне подумалось, это было бы вполне в ее духе. Подойти к старику на улице и сказать, что ей понравилось его лицо.
Она увидела меня и двинулась в мою сторону, обогнув по дороге группу, предводитель которой нес флаг с изображением буквы «сигма». Солнечные очки Дел были подняты на лоб, она чистила зеленый апельсин. В ее повадке сквозил некий уличный шик, дерзкое обаяние. Она брела, подволакивая ноги, как угрюмый неуклюжий мальчишка по школьному коридору. До сих пор я
— Не думаю, что он меня понял.
— Что вы ему сказали?
— Как здорово он выглядит — залюбуешься. Чудесные глаза. Вот что я потом помню. Лица. Даже этих тупых амбалов в Турции. Лица бывают поразительные. Надолго мы сюда приехали?
— Я отбываю утром. После полудня у меня рейс из Аммана. Как вы с Фрэнком, не знаю. Гляньте, надолго ли выданы разрешения.
— Зачем мы здесь?
— Я ради любопытства. Вы ищете одного армянина.
— Мне нравится ваш пиджак. Он с характером.
— Когда-то это был твид.
— Обожаю старые вещи.
— Его разъела эрозия. Хотите — возьмите.
— Слишком велик, спасибо. Фрэнк говорит, вы одинокий.
— Мы с Фрэнком не всегда понимаем друг друга. Наша дружба существовала в основном благодаря Кэтрин. Даже когда мы встречались вдвоем, разговор шел о Кэтрин, она была связующим звеном.
— Вам не с кем переспать в Афинах?
— У меня чересчур интеллигентный вид. Женщины думают, что мне хочется водить их по музеям.
— Терпеть не могу музеи. За мной там вечно увязываются разные хмыри. Что в этих местах такого особенного? Как ни оглянусь, обязательно кто-нибудь на меня пялится.
— Я люблю Фрэнка. Дело не в том, что я его не люблю. Но по-настоящему мы с ним больше не живем в одном мире. Раньше жили, и я люблю те времена. Нам еще не было тридцати, и мы узнавали много важного. Но по сути все наши отношения держались на Кэтрин.
Я ждал, что Дел спросит, спал ли он с Кэтрин. У нее была манера как бы смотреть сквозь реплики собеседника, дожидаясь, пока он закончит, чтобы сразу перейти к тому, что казалось ей главным. Ее голос не совсем гармонировал с отрешенным лицом. В нем слышалась нотка легкого недовольства, раздражение поднятого спозаранку человека. Мы посмотрели друг на друга. Вместо того, что я ожидал услышать, она спросила о ленче.
Позже мы ждали Вольтерру под мелким дождиком. Мужчины совершали омовения в фонтане перед аль-Аксой [19] , выстраивались босиком у кранов. Мужчины раскачивались у Стены — длинные ряды кладки, известковый кирпич с кривыми щербинами и ровно высеченными краями, из трещин пробивается буйная растительность. Мы стояли рядом с оградой, которую украшали стилизованные канделябры. Наконец он появился в куртке с поднятым воротником, поманил Дел в сторонку и они быстро, недовольно о чем-то переговорили. Кажется, он хотел, чтобы она пошла к Стене, на место, предназначенное для женщин. Она отвернулась, засунув руки глубоко в карманы нейлоновой парки.
19
Аль-Акса — мечеть в Иерусалиме.
По дороге обратно в гостиницу он сказал мне, что разыскал Возданика.
Когда стемнело, мы отправились в ресторан у Яффских ворот. Фрэнк не объяснил, почему Дел не пошла с нами. Стоял туман, было зябко, и мы долго искали нужное место.
Вошел Возданик — низкорослый смуглый человечек в мягкой шляпе, которая была ему мала. Снял ее и плащ, предложил нам сигареты, сказал, что фаршированный голубь — здешнее фирменное блюдо. Его голос был серьезен, мелодичен — вежливее всего он звучал, когда Возданик приветствовал людей, проходящих мимо нашего стола. Мы пили арак и задавали ему вопросы.