Именами вашими стоим
Шрифт:
– Никому не скажу.
Настя, сама не зная почему, вдруг заплакала, и слёзы её падали мелкими горошинами на надкушенное яблоко.
Глава 2. Русский вопрос
Сидя в большом кресле, генерал-майор Беэр громко смеялся, вытирая тончайшим батистовым платочком выступившие на глазах слёзы. Рядом с ним, с бокалом шампанского в руке, стоял недавно назначенный управляющим Змеиногорским рудником Иоганн Готлиб (или Иван Гаврилович) Леубе, высокий худой человек с седыми бакенбардами и моноклем на золотой цепочке.
Андреас Венедиктович Беэр был сыном выходца из Германии, вступившего в русскую службу. С двадцати лет он состоял при Рудном приказе, был управляющим Сестрорецким и Тульским оружейными заводами. Позже был направлен во главе комиссии на алтайские медеплавильные заводы Акинфия Демидова для проверки доноса о незаконной выплавке серебра. Когда факты подтвердились, Беэр был назначен императрицей Елизаветой Петровной начальником этих заводов и произведён в генерал-майоры. Лет ему приближалось к шестидесяти, телом был грузен, голову украшала грива седых волос. Занимаемые им должности, требовавшие от него жёсткости ради беспрекословного повиновения подчинённых ему людей, сделали этого от природы незлого человека суровым и излишне подозрительным. Голос у него был сильный и низкий, заставляющий и непугливых людей вздрагивать.
– Ну, ты и рассмешил меня, Иван Гаврилович! Ну, нельзя же так, голубчик! Эдак у меня поросёнок обратно полезет. Слышишь, уже хрюкает?
Генерал смеялся, обводя взглядом присутствующих, как бы приглашая всех оценить его шутку.
Присутствующие шутку оценили. Жена прапорщика Хлызова, пухленькая и разнаряженная Ольга Леонидовна, пользуясь отсутствием мужа, сегодня была особенно смела и, как ей самой казалось, обворожительна. Она перекрыла всех своим пронзительным голосом.
– Я слышу! Я слышу, Андрей Венедиктович! Хрю-хрю-хрю! И-и-и-и!
Её визг оборвался на самой высокой ноте, потому что Ольгу Леонидовну вдруг качнуло, она задела своим пышным торсом изящную резную этажерку, которая в свою очередь, зашатавшись, рухнула на блестящий паркет вместе со стоящей на ней терракотовой статуэткой.
– Ольга Леонидовна, вы хрюкаете не просто как поросёнок, а как настоящая свинья.
Елизавета Андреевна произнесла это негромко и с досадой, но в наступившей тишине слова её прозвучали очень явственно для всех. Госпожа Хлызова, сделав невинные глаза, часто-часто заморгала ими, а потом, со всей искренностью, на которую только была способна, произнесла:
– Ах, душечка, вы так хорошо во всём этом разбираетесь! А вот я не отличу поросёнка от телёнка.
Елизавету Андреевну не обманула скрытая ирония этих слов, но она предпочла не замечать её. Молодая красивая жена генерал-майора Беэра и так многим местным дамам казалась излишне прямой, резкой и довольно избалованной особой, но проявлять своё недовольство открыто они боялись, зная острый её язык.
Вот и сейчас Лизочка Беэр, обернувшись, успела перехватить на себе несколько злорадных, потерявших бдительность глаз, которые, однако, тут же поспешно затуманились.
Лекарь
– Смех, Ваше Превосходительство, есть средство наиболее благоприятное для органов пищеварения, и не только для оных. У Гиппократа есть даже высказывание по этому поводу. – Тут он сделал паузу, поднял вверх указательный палец правой руки и глубокомысленно закатил глаза ко лбу.
– Вот только не помню, как это у него по-древнегречески, – помолчав, закончил он.
В соседней зале, где танцевала молодёжь, сделали перерыв, чтобы дать отдохнуть музыкантам. Их выписали специально из-за границы, чтобы они своим искусством скрашивали суровый быт горных офицеров.
Вошедший Булгаков услышал слова Цидеркопфа.
– Скажите, господин лекарь, вы намерены смешить всех ваших больных, или только начиная с пятого чина в табели о рангах?
Расшаркивающийся с дамами Пётр Адольфович медленно повернулся к нему:
– Я не понимаю.
– А что тут непонятного? Люди мрут.
Капитан-поручик сознательно шёл на конфликт. И не количество выпитого им коньяка было тому причиной, а глубокое убеждение в том, что каждый человек должен заниматься своим делом, и заниматься им хорошо.
После своего появления здесь, а это уже без малого полтора года тому назад, Цидеркопф только раз провёл инспекцию работных людей, а на Змеиногорский рудник, Шульбинский и Колыванские заводы не выезжал совсем. А между тем, работающие у плавильных печей почти поголовно страдали чесоткой, в крае свирепствовала оспа, но Пётр Адольфович принимать какие-либо меры не спешил.
Леубе, сделав Булгакову «страшные» глаза и, желая перевести разговор в более приятную плоскость, обратился к Беэру:
– А вот, Андрей Венедиктович, ещё один потешный случай…
Но Пётр Адольфович не привык, чтобы в его адрес звучала подобная критика, да ещё так публично, да ещё в присутствии Ольги Леонидовны. Брови его заходили ходуном, губы пропали совершенно.
Выпятив, насколько это было возможным, свой живот и поставив ноги в третью позицию, он заговорил, обращаясь к Беэру, глядя при этом на своего обидчика:
– Ваше Превосходительство, я занимаюсь лечебной практикой больше тридцати лет, и считаю подобное заявление господина Булгакова совершенно безосновательным и даже оскорбительным для себя.
Йозеф Пох, всё ещё не пришедший в себя после сцены с Николаем Ивановичем, и желая ещё больше подлить масла в огонь, захотел быть рядом с Цидеркопфом:
– Вместе с вами, герр Цидеркопф, в вашем лице он оскорбил всех саксонских мясников!
С этими словами он быстро подошёл к стоящему посреди залы Петру Адольфовичу, но в последний момент поскользнулся на зеркальном паркете и упал бы, если бы не успел уцепиться за лекаря. Не ожидавший этого Цидеркопф испуганно дёрнулся: