Именами вашими стоим
Шрифт:
– Мясники?! Какие ещё мясники? Что за вздор?
К Булгакову подошёл Козьма Дмитриевич Фролов:
– Николай Иванович, ну зачем вы так? Обидели человека.
Козьма Дмитриевич в истории Колывано-Воскресенских заводов – явление уникальное. У каждого народа есть свои первооткрыватели, люди, которым Бог дал возможность увидеть в привычных для всех вещах основы будущих открытий. Усилиями этих людей самые невозможные проекты становились реальными и служили людям, облегчая их труд.
Современников поражали гигантские размеры водяных колёс для откачивания вод с глубоких
Слух о ссоре между Булгаковым и Цидеркопфом быстро разнёсся по всему дому, и в предвкушении интересного зрелища все остальные гости потянулись в центральную залу. В одних дверях даже образовалась небольшая давка. Желающих увидеть всё собственными глазами оказалось слишком много, и теперь некоторые из них стояли, вытягивая шеи, позади счастливчиков.
Генерал-майор испытывал к Булгакову сложные чувства. Это касалось в основном характера очень уж независимого капитан-поручика, но к этим чувствам примешивалось ещё одно, быть может, самое болезненное, и которое Беэру было особенно неприятно сознавать:
– Господин Булгаков, люди здесь, как вы только что изволили выразиться, мрут, создавая могущество Российской Империи в условиях чрезвычайных. Каждый из присутствующих здесь подвергает жизнь свою опасности в этом диком и необжитом краю, и при этом понимает, что ни одна из жертв не будет напрасной!
Низкий, с хрипотцой голос генерал-майора звучал внушительно и с трудно скрываемым оттенком недовольства. И поэтому, когда он замолчал, было только слышно, как потрескивали свечи в многочисленных канделябрах и шандалах.
И уже более спокойно, стараясь смягчить ситуацию, он закончил:
– Да, к тому же, и не сыскать лекаря, который мог бы от смерти вылечить, ибо избавительная от неё трава не выросла.
– Вот именно. – Елизавета Андреевна встала между Булгаковым и Цидеркопфом. – Господа, перестаньте ссориться. В конце концов, это уже становится скучным.
Она выразительно посмотрела на толпящихся в дверях и добавила:
– Скучным и неприличным.
– Конечно, – раздался звонкий голос, – в гостях нужно не выяснять отношения, а получать удовольствие от общения!
Это было всеобщая любимица, Анечка Леубе, дочь Ивана Гавриловича Леубе. Она подбежала к Булгакову и сердито топнула маленькой ножкой, обутой в розовую атласную туфельку:
– Николай Иванович, немедленно дайте мне вашу руку! – Капитан-поручик беспрекословно подчинился ей. – Пётр Адольфович, идите ко мне! – Цидеркопф нехотя сделал по направлению к ней полшага и остановился, демонстративно заложив руки за спину. – А теперь миритесь. Оба!
Лицо у Анечки разгорелось, в глазах было полно решимости. Ей очень нравилась роль миротворительницы, которую
– Я готов. – Серые глаза Булгакова насмешливо смотрели на своего соперника. – А вы, господин лекарь?
Пётр Адольфович, не удостаивая своим взглядом капитан-поручика и стараясь придать голосу большую непреклонность, сказал, глядя при этом на Ольгу Леонидовну:
– В данный момент, фройляйн Анна, я не считаю это возможным.
Ольга Леонидовна украдкой ото всех послала ему воздушный поцелуй.
На глазах у Анечки выступили слёзы. Она почувствовала, что её роль миротворительницы вот-вот с треском провалится, и решилась пойти на крайние меры.
– Ах, так! Если вы сейчас же, господин Цидеркопф, не помиритесь, то завтра с утра я заболею, а к вечеру умру! И виноваты будете только вы! Выбирайте!
Цидеркопф продолжал хранить неприступный вид.
Елизавета Андреевна решилась помочь своей подруге. Она подошла к Андрею Венедиктовичу и встала рядом с ним:
– Пётр Адольфович, если Аня умрёт, я скажу своему мужу, чтобы он посадил вас на гауптвахту. Несмотря на то, что вы – лицо гражданское!
Беэр хотел что-то сказать, но Елизавета Андреевна быстро зажала ему рукой рот и, довольная собой, мило улыбнулась лекарю.
Тот встревожено посмотрел на генерал-майора и на всякий случай вытащил правую руку из-за спины. Фролов с осуждением покачал головой:
– Анна Ивановна, голубушка, такими вещами шутить нельзя.
Анечка умоляюще посмотрела на него и прошептала:
– А я, Козьма Дмитриевич, вовсе и не шучу.
Вошёл лакей, и Беэр велел, чтобы подавали заливное и холодные закуски, так как гости уже слегка проголодались после первой перемены блюд. И, желая побыстрее закончить уже несколько затянувшееся выяснение отношений, генерал-майор встал:
– Пётр Адольфович, на вашем месте я не стал бы так рисковать её жизнью. Иван Гаврилович, ваша дочь умеет держать своё слово?
Леубе тоже поднялся со стула, вставил в глаз монокль и пристально посмотрел на свою дочь:
– Как правило, да, – сказал он с некоторым удивлением, вынимая монокль.
Цидеркопф и сам уже был не рад своему упрямству, тем более что симпатии общества явно были не на его стороне. Он стал судорожно соображать, как ему выйти из этого положения, но так, чтобы самолюбие его при этом не сильно пострадало.
Помогла ему давняя подружка госпожи Хлызовой, жена чиновника горной канцелярии Нина Петровна Лошкарёва. Сам Пётр Фаддеич Лошкарёв участия во всей этой истории не принимал, так как давно уже сладко подрёмывал в тишине курительной комнаты, выронив из рук кальян.
Нине Петровне, особе пылкой и впечатлительной, вдруг представилась чудовищная картина дуэли между Петром Адольфовичем и Николаем Ивановичем, в результате которой первый был повержен наземь со смертельной раной в груди. А так как лекарь Цидеркопф был единственным на тысячу вёрст вокруг человеком, которому Нина Петровна могла доверить своё женское здоровье, то она с воем кинулась к нему, стремясь уберечь от беды: