Именем закона. Сборник № 3
Шрифт:
Однажды он уехал в пионерский лагерь. Оттуда он написал, что весело, много речек и озер и что ему хотелось бы лодку. И я заняла кучу денег и купила ему эту лодку — разборную, всем на зависть…
Она давно уже пылится на антресолях, он забыл о ней…
…На работу идти не хочется… Дурно пахнущие рты, дурные инструменты, нет боров, нет лекарств, нет ничего… И СПИД — его опасность стала вполне реальной. Моя медсестра не кипятит инструмент и говорит, что за 120 рэ кипятить не станет…
…Я стояла, одетая, у дверей, когда раздался звонок и старушечий голос
— Зинаида Сергеевна?
— Да, кто это?
— Бабушка, не слышите, что ли? Я звоню, чтобы сказать: зубы болят, а мне соседка Тоня сказала, что вы, Зинаида Сергеевна, очень даже сносный зубтехник…
— Я не техник…
— Ладно, все равно. Я к вам приду. Вы когда работаете?
— Сегодня с 15.00.
— Ждите.
В трубке раздались короткие гудки, в полном смятении (почему?) я вышла на лестницу, вызвала лифт и спустилась на первый этаж. Странный звонок…
Но ни в этот день, ни на следующий, ни на третий никто ко мне так и не пришел. Во всяком случае, бабушки не было ни одной…
В отделении Темушкин встретил исподлобья:
— К начальнику.
— А… что? Я разденусь (на мне был плащ).
— Незачем.
— Товарищ капитан, что случилось? — Я вижу, он не шутит, и становится страшно…
— Подполковник тебе сейчас все объяснит, малахольный… — В глазах его мелькает что-то похожее на жалость, и я обрываюсь в пропасть. Равнодушный, достаточно молчаливый Темушкин… Произошло что-то серьезное.
Иду к начальнику, волоку ноги, секретарша курит у окна:
— Чего натворил?
— Степанида Ивановна (я всегда изумлялся ее редкостному имени), ничего, уверяю вас.
Она качает головой, над которой возвышается Бог знает что, и огорченно произносит:
— Игорь, ты с ним не спорь. Авось и обойдется…
Вхожу, наш толстяк (на чем он толстеет?), кажется, делает вид, что читает газету. Поднял глаза (как в кино — на манер Моргунова), предложил сесть.
— Зотов, тебе… Ты где служишь?
Молчу. Что ответить на такой вопрос?
— Вот докладная: 14 мая не выполнил распоряжения ответственного дежурного капитана Темушкина. Тебе приказали ни во что не вмешиваться… — Замолчал, хлопает глазами, и вдруг я понимаю, что он проговорился.
Но это надо проверить.
— Как это? — строю дурака. — Во что? Не вмешиваться?
Он спохватывается.
— Тебя… планировали в РК КПСС, на партконференцию. А ты? Ты ушел неизвестно куда, так?
Так, конечно, так, гражданин подполковник (не могу его даже мысленно назвать товарищем. Может быть, я и «обобщаю», но мне почему-то кажется, что даже мой мизерный опыт позволяет сделать вывод: в милиции начальники всех степеней — блюдолизы и продажные девки с панели. Только рядовые сотрудники — милиционеры и офицеры подставляют себя нелегкой милицейской жизни. Эти же… Ходят с черного хода за дефицитом и уводят от уголовной ответственности родственников номенклатуры, отыгрывают же свою неполноценность на ни в чем не повинных или случайных людях — на несчастных…), но ты все же проговорился:
— Товарищ подполковник, я просто торопился домой, капитан Темушкин ничего мне не сказал, я считал, что…
— А звонок?
— ?
— Бабка какая-то…
— Бабка? — изумленно прерываю (на тебе, на!). — Вы о чем?
У него такой вид, будто он проглотил нож. Но — увы…
— Не поможет, Зотов, — сузил глаза — зрачки как два дула. — Вот приказ… — протягивает листок. — Читай. За систематическое невыполнение распоряжений и приказаний руководства отделения, появление на работу в нетрезвом состоянии…
— Что? — голос садится. — Я? В нетрезвом (о «невыполнении» чего и говорить…)? Это вам потребуется доказать… Не царский режим…
— Как? — он подпрыгивает. — Ты… Ты социализм, к тому же наш, родной, выстраданный, с… царским режимом сравнил? Да я тебя…
Он сумасшедший или придуривается — это одно и то же, но я уже понимаю, я все понимаю: это они, они,те самые, о которых говорила девочка в 31-й школе. Я пересек им путь, и теперь, если я не успокоюсь, они меня просто-напросто устранят. Съел в столовке супчик и…
Теперь нужно понять: что произошло и чем именно я помешал… Так… Звонок бабушки, Темушкин не велит этим звонком заниматься… Значит, он все знал? Нет, не знал. Позднее ему «объяснили» — забудь про все. Это они. А наш толстун еще и присовокупил (лакейская привычка — бежать впереди паровоза) увольнение по фальсифицированным основаниям. Жаловаться в суд я не имею права, а ведомство… Когда и кого оно защитило, наше родненькое? Никого и никогда…
Значит, дело в этом звонке?
Нет. Нет-нет. Нет…
Смысл конфликта — в походе на кладбище, в поиске возможных свидетелей. Была девочка. Ее похоронили. И следы девочки должны испариться. Навсегда.
Но ведь это — глупо. Есть могила, контора кладбища, и даже если у девочки не было близких родственников — я найду дальних, я найду знакомых, соседей, любых, пусть даже и случайных, но знающих хотя бы крупицу, столь необходимую мне…
Для чего?
Для раскрытия истины…
«Что есть истина»?
Странно… В чем она? И чего я, собственно, хочу? И хочу ли? Онине бесятся сдуру. У нихвсегда есть причина. Вдруг стало холодно… Игорь Васильевич, еще не поздно…
Поздно… Потому что кроме генетического страха есть еще и такие понятия, как «честь», «совесть», «долг»…
Я должен еще раз побывать на кладбище…
Гоша подошел перед ужином, я стоял на бетонном выступе, слева громоздился Аю-Даг, две острые скалы — ближе «300», влево «200», Адолары, кажется, их имя, точно не знаю, впереди был берег турецкий, про который в дни моей юности спел Марк Бернес, утверждая, что оный ему не нужен, как и Африка, впрочем…