Именем закона. Сборник № 3

Хруцкий Эдуард Анатольевич

— Так я уже запрос депутатский послал.

— А они на него положили, на твой запрос. Ты знаешь, что за деньги вложены в эту фирму?

— Неужели…

— Именно. Я не просто там консультант, я хранитель денег тех. Меня туда Старая площадь послала.

— Так Кафтанов…

— С ним вопрос решим. На повышение пойдет, в сторону. А Корнеев?

— С ним-то проще.

— Проще, да не очень. Вы его уже один раз в тюрьму засадили. Нет, здесь тоже нужно по-другому.

—

Так что вам нужно, Михаил Кириллович?

— Мне, — Мусатов засмеялся, — мне ничего. У меня все есть. Все! Нам нужно.

— Кому это?

— А ты не понимаешь? Ишь, школьник, пионер нашелся. Ленинец. Ты думаешь, это вы, депутаты народные, здесь правите? Или демократические говоруны? Нет, Боря. Мы правим. Сначала мы шута Брежнева держали. Хлопали ему, звезды вешали, книги издавали. Потом Андропова, полупокойника, поставили, потом Черненко.

— Так сейчас Горбачев.

— А власть у твоего Горбачева есть? То-то. Нет ее и не будет. У нас власть. Ну посадили дурака Чурбанова, а рашидовское дело прикрыли. Всех в партии восстановили. А Алиев? А Гришин? Понял наконец. Мы по-прежнему решаем вопросы. А придет день, и съезд ваш разгоним, и президента сменим.

— Что я должен сделать?

— Какая-то сволочь застрелила президента «Антика» Мауэра.

— А вы не знаете кто?

— Вот честно говорю, не знаю, он нам очень полезным был. Безвредный совсем человек.

— Мои-то действия, как я понимаю, у Петровки это дело забрать, а потом? — Громов снова выпил.

— Вот узнаю Бориса Громова. На, — Мусатов вынул из кармана футляр.

— Что это?

— Да хотел тебе на день рождения преподнести, да ты уехал.

Громов раскрыл футляр. Дорогая золотая «Омега» лежала на темном бархате.

— Михаил Кириллович…

— Бери, бери. Сын прислал. Да куда мне-то. Я вон еще с заводом ношу. Привык.

Громов поглядел, засмеялся:

— К таким не грех привыкнуть.

— Ты понял, Борис, что делать надо?

— Конечно.

— Ну, давай разгонную.

Громов уехал, а Мусатов поднялся к себе в кабинет.

На столе стояли два телефона. Один обычный, второй с гербом Советского Союза.

Мусатов поднял трубку обычного. Набрал номер.

— Немедленно ко мне.

Скомандовал он сухо и положил трубку.

Лузгин примчался на дачу через сорок минут.

Мусатов ждал его на террасе. На этот раз он был одет в строгий официальный костюм.

— Разрешите, Михаил Кириллович?

Лузгин поднялся на террасу.

Мусатов сидел в кресле. Он даже не предложил Лузгину сесть.

— Слушай меня, Лузгин. Я знать не знаю, что у тебя там за уголовное дело. Ты понимаешь, на чьи деньги живешь?

Лузгин молча кивнул.

— Мы тебя сделали президентом. Но мы тебя и выгнать можем, и в остроге сгноить.

— За что?

— За дела твои мерзкие.

— Бог с вами, Михаил Кириллович, — Лузгин прижал руки к груди. — Я же весь открыт. Весь как на ладони.

— На ладони… Смотря у кого. Ты меня, Лузгин, понял? А теперь иди.

Лузгин был уже на ступеньках, когда Мусатов крикнул:

— Просьбу мою помнишь?

Лузгин взбежал на террасу.

— Так точно, Михаил Кириллович. Нашел человека, с которым сведут вашего сына.

— Человек-то солидный?

— Крупный фирмач.

— Сначала давай о нем справки наведем. Ну езжай и помни.

От Архангельского до дачи Филина на машине полчаса. Лузгин ехал не торопясь. Он думал о разговоре с Мусатовым. Нехороший был разговор. Ох не хороший.

А они опять вместе ужинали, Филин и Рома Гольдин.

На этот раз насухую, без вина и девок.

Лузгин застал их пьющими чай. Прямо некая дачная идиллия. Самовар на столе. Сахар колотый. Пряники. Варенье. Сушки.

— Ну вот, — Филин с хрустом раскусил сушку, — все в сборе. Значит, давайте начнем, подельники.

Лузгин поморщился.

— А ты, Сережа, морду-то не криви. Подельники для нас самое что ни на есть верное определение.

— А чего начнем, Коля? — лениво спросил Гольдин.

— Сейчас узнаешь. Привез? — обратился к Лузгину Филин.

— Как обещал, — он раскрыл кейс, вынул синий служебный паспорт, протянул Филину. — Выехать можете в любой день в течение четырех месяцев.

— Раз принес, значит, я свое слово сдержу. Рваный! Принеси-ка телефон.

— А у тебя здесь и телефон есть, — ахнул Гольдин, — не знал. Не знал.

— А вам, подельнички, ничего этого и знать не надо.

Филин достал из кармана старую, затрепанную записную книжку, полистал, набрал номер.

— Игорь Дмитриевич?.. Привет… Узнали… Вот же как славно… Да дело у меня к вам… Какое?.. Пошептаться надо… Давайте завтра… Когда?.. В двадцать вас устроит?.. Отлично… У театра «Эстрады»… На трамвайчике речном проедемся, там и поговорим… Ну спасибо… Спасибо… Всех благ.

Филин положил трубку.

— С Корнеевым говорил, который тебя достает. Понял, Лузгин?

— А зачем тебе загранпаспорт, Коля? — спросил Гольдин.

— А я, Рома, хочу старость тихо дожить на Брайтон Бич, среди дружков своих.