Именем закона. Сборник № 3
Шрифт:
Потом выяснилось: человек-невидимка был капитаном госбезопасности Виктором Ореховым. Осужденным на восемь лет. Сгинувшим, как утверждали, в местах заключения. Впрочем, тут ходило несколько версий. Одни утверждали, что его навсегда погребли в психушке. Другие — будто он, искалеченный в лагерях, умер мучительной смертью. Третьи предполагали: он освободился, но живет замкнуто, чуть ли не под другим именем. В августе 1990 года в Ленинграде на съезде политзаключенных о нем говорили как о трагической фигуре минувших лет. Те, кто надеялся, что он еще жив, мечтали пожать ему руку.
Виктор Орехов жив. Он писал мне в «Литературную газету» из мест заключения. А когда освободился,
В тот день, перед тем как выехать на работу, он туда позвонил. Ему сказали: «Здесь тебя заждались». Он понял — случится сегодня. Но отступать было поздно, да и невозможно. Знал — за ним уже установлена «наружка» [5] , его телефоны прослушиваются.
5
Наружное наблюдение.
В кабинете он снял пиджак — стояла жара невыносимая. Пошел по коридору к начальнику. Увидел: у окон, у лестницы маячили фигуры. Ага, вон и Толя здесь. Этот, молодой и спортивный, был ему особенно неприятен: Толю брали на самые «острые» дела. Это он в те семидесятые годы на Пушкинской, во время митинга в День Конституции, изобразил возмущенную общественность, кинув в выступавшего А. Д. Сахарова заготовленный заранее целлофановый пакет с грязью.
Начальник велел надеть пиджак:
— Поедем в Лефортово.
— Зачем?
— Нужно провести служебное расследование.
Уточнять, почему его нельзя провести здесь, было нелепо. Вернулся за пиджаком, заметив, как сдвигаются вслед за ним фигуры сотрудников. По лестнице шел в их плотном кольце. Успел подумать: уж не полагают ли они, что изловили в своих рядах опаснейшего шпиона?
Он был странно спокоен — сам потом удивлялся. Двигался, говорил, жестикулировал словно бы автоматически. Почему не боялся? Надеялся — его дело обретет огласку, дойдя до верхов КГБ и ЦК, и он сумеет доказать, что действовал не во вред стране, а во благо.
Сумеет всем раскрыть глаза на причины и смысл диссидентского движения. Он был тогда все-таки еще очень наивен (диагноз судебно-медицинской экспертизы — вменяем, но инфантилен). Верил: ни Андропов, ни Брежнев не знают всей правды о проблемах своей страны и особенностях работы госбезопасности, а вот теперь-то, после его громкого судебного процесса, наверняка узнают.
На первом допросе, через полтора часа, Орехов спохватился: попросил следователя отослать жене Нине два талона на посещение врача — сам ее записал, а то время пропустит. Следователь не выдержал:
— Да вы о чем думаете, Орехов?
И капитан Орехов немедленно ответил:
— О здоровье жены.
— О себе позаботьтесь. А жена, узнав, какой вам срок положен, тут же разведется.
— Да ни за что! Голову на отруб даю.
Следователь взглянул на него как на сумасшедшего.
Шел 1978 год. Прежде чем оказаться на скамье подсудимых, ему предстояло пройти через муку длинных, изматывающих допросов и освидетельствование в психиатричке, через утрату иллюзий о плохой осведомленности Брежнева и Андропова.
Следствие длилось немногим менее года. Его обвинили в том, что он, пользуясь служебной информацией, помогал диссидентам, покушавшимся на основы нашего строя.
Судил его трибунал. Процесс был закрытым. Его осудили на восемь лет. Все восемь он отсидел — от звонка до звонка. Ни в нашей, ни в зарубежной печати об этом процессе не сообщалось.
Виктор Орехов стал мечтать о разведработе в армии, когда служил в погранвойсках, на контрольно-пропускном пункте, в Батуми. Представлялось, как ловит вражеских разведчиков, как сам, меняя внешность, отправляется за границу, внедряется там в нужную среду, ловко выведывая вражеские секреты. Учился он в Высшей школе КГБ в конце шестидесятых. Хорошо помнит: изучали дело Даниэля и Синявского, и он, Орехов, тихо ненавидел их, пособников зарубежных спецслужб. Интересно было вникать в подробности их выявления, дивясь находчивости оперативных служб, читать расшифровки их вражеских телефонных разговоров.
Он тогда был, по его словам, «закоренелым коммунистом», убежденным, что светлое будущее совсем близко. И почему эти два литератора вдруг «оказались шпионами», не задумывался. Ясно же — капитализм агонизирует. Для него процветание нашего строя смертельно опасно. Ведь наши преимущества очевидны угнетенному народу капстран. Одна безработица чего стоит — это же бич!
Вот только странно было Виктору Орехову — как они там без работы не помирают? И почему не бегут через границу к нам? У нас же, на какое предприятие ни приди, везде рабочих рук не хватает. Ну да, видимо, в капстранах пропаганда здорово поставлена — безработных оболванивают, внушая, что у нас им будет плохо. Да и граница на замке. Вынужденная мера, иначе — Виктор был уверен — агенты ЦРУ наводнили бы страну.
В «Вышку» (так сокращенно слушатели школы называли свое учебное заведение) входили по удостоверениям, и Виктор втайне гордился этим. На улице, в толпе ловил себя на мысли — он среди прохожих такой как все, а ведь на самом-то деле это не так, он особенный! Не каждому было дано здесь учиться. Всех поступающих в «Вышку» тщательно проверяли — их рабоче-крестьянское происхождение. Даже предметы здесь были засекречены и обозначались номерами. Преподаватели же — люди военные, иногда приходили на лекции в форме. Один из них — генерал-майор, читавший им логику и психологию, особенно нравился Виктору — артистичностью, чувством юмора. Он появился у них недавно, ходил в гражданской одежде, из-за чего как-то случился инцидент: не отдал честь шедшему по коридору начальнику школы, тоже генерал-майору, и тот, остановившись, тут же при всех — был перерыв — отчитал преподавателя. Вроде мелочь, а запомнилось.
И еще одна подробность портила картину. Он обнаружил: здесь не жалуют тех, кто задает много вопросов. А.. Виктор любил спрашивать. Может, оттого, что родом из крестьян, склонен к дотошной обстоятельности и всегда старался дойти до сути. Споткнулся же он на прошлом органов госбезопасности: чем объяснить массовость репрессий в 30—50-х годах? Какова цифра жертв этих лет? Что сделано, чтобы такое не повторялось?
Ему конечно же отвечали, но слишком общо и неубедительно. К тому же цифру репрессированных вначале не называли. Правда, потом, когда они проходили предмет под номером «9», то есть историю, он узнал — 20 миллионов. Столько же, сколько погибло в войне с Гитлером, поразился Виктор. Но почему? Неужели в мирное время в собственном народе оказалось столько внутренних врагов? Если да, то чем это объяснить? Работой вражеских разведок? Или условиями жизни? А если нет и большая часть репрессирована по ошибке, то что же это за система, допускавшая осечки в таких трудновообразимых масштабах?