Имоджин
Шрифт:
Но выражение его глаз вовсе не соответствовало иронической интонации его голоса.
— Пойдем чего-нибудь перекусим, — сказал он, беря ее под руку.
Он провел ее через лабиринт переулков, пахнувших чесноком и изобиловавших кошками и сохнущим бельем, к небольшому и угрюмому на вид ресторану, заполненному рыбаками. Еда была великолепна.
Имоджин смотрела, как Матт неторопливо обдирает листья со своего артишока.
— Что значит «beaucoup d'allure»? — спросила она.
Матт поднял глаза.
— «Очень сексуальная внешность». Откуда это?
Имоджин
— Просто я слышала, как кто-то про кого-то так сказал.
Как всегда, он вытягивал у нее признания, подобно тому, как солнце притягивает к себе цветы. Под его необыкновенно дружелюбным взглядом она уже вскоре рассказывала ему про дом викария, о своих братьях и сестрах, про то, как скверно чувствуешь себя в школе, когда ты толстая, и как трудно поладить с отцом. Он журналист, все время говорила она себе, он умеет задавать вопросы и слушать. У него есть подход к кому угодно. Но вдруг она заметила, что глаза у него скорее темно-зеленые, чем черные, а над правой бровью — небольшой шрам.
— Ты совсем не ешь, — сказал он, взяв одну из ее лангуст, окунув в майонез и засунув ей в рот.
— Я задумалась, чем они теперь там занимаются, — солгала она.
— Полагаю, на что-нибудь жалуются. Сегодня утром Ивонн поведала мне, что «люди встречаются всякие». Кому-нибудь следовало бы записать все ее высказывания и издать книгой, чтобы они не пропали для потомства.
Он заказан еще одну бутылку вина. Теперь на Имоджин пристально смотрели два рыбака. Она подумала, не попала ли у нее губная помада на зубы, и украдкой достала зеркальце.
— Они на тебя смотрят, — сказал Матт, усмехнувшись, — потому, что ты красива.
Мускусное тепло вина предательски пробиралось в ее тело. Она начинала испытывать блаженное состояние. Матт попросил счет. Имоджин достала кошелек.
— Пожалуйста, позволь мне заплатить.
— Это за мной, — сказал он, покачав головой.
Когда они вышли под палящее солнце, ее слегка закачало, и Матт взял ее под руку.
— Пошли, малышка, у нас еще есть дела.
Имоджин то и дело бросала взгляд на свое гладкое отражение в стеклах витрин. Богачи на своих яхтах и в своих шелках от Гуччи уже не вызывали в ней никакого страха. Она просто прогуливалась.
— Кажется, я немного навеселе, — призналась она.
— Хорошо, — сказал Матт и круто повернул к ближайшему магазину.
Она с изумлением смотрела, как он перебирает на прилавке бикини.
— Если это для Кейбл, — заметила она, — то вон то красное будет смотреться отлично.
— Не для Кейбл. — сказал он, препровождая ее в одну из примерочных, — а для тебя.
— Ой, мне не подойдет! Я слишком толстая.
— Мне лучше знать, — заявил Матт, вручив ей бледно-голубое бикини и задернув за ней занавеску.
«О, черт!» — подумала про себя Имоджин, слегка икнув.
Надев бикини и посмотрев в зеркало, она раскрыла от удивления рот. Если не считать груди, которая так и осталась белой, то перед ней стояла, улыбаясь, одна из тех красивых блондинок с развитыми формами, что прохаживались по пляжу в Пор-ле-Пене. Да она ли это? Имоджин взвизгнула от удовольствия.
Матт отодвинул занавеску и присвистнул.
— Для начала недурно.
— Но я из него практически вываливаюсь.
— Здесь некрасиво, — заметил он и неспешно провел рукой по ее груди, — сюда придется что-нибудь добавить. Примерь вот это.
Все, что он ей предложил — платья, брюки, рубашки, пляжные сарафаны — было светло-зеленых, голубых и розовых тонов и рассчитано на то, чтобы устранить последние признаки красноты ее загара.
Динамики разносили по залу старые популярные мелодии. «Ты слишком хороша, чтобы поверить, что это не сон. Я не могу оторвать от тебя глаз…» — пел Энди Уильямс.
— Слушайся каждого моего слова, — сказал ей Матт все тем же чуть насмешливым тоном. И снова она прочла в его взгляде одобрение и что-то еще, от чего сердце забилось чаще.
— Matthieu, mon vieux!
— Antoine, mon brave! [15] — послышался поток французских восклицаний.
Имоджин отвела в сторону занавеску и увидела Матта, взахлеб болтающего с самым противным на вид французом, какого ей доводилось видеть. На нем был безупречно сшитый костюм из блестящей желтой ткани в елочку, серая рубашка и продетая в петлицу зеленая гвоздика. На пальцах сверкали кольца, в ушах — золотые серьги. Он источал запах духов, курил большую сигару, и хотя у него было молодое и смуглое, как у цыгана, лицо, волосы были почти совсем седые.
15
— Матье, старик! — Антуан, приятель! (франц.).
Его черные глаза вдруг загорелись при взгляде на Имоджин.
— Она с тобой, Матье? Какая красивая девушка!
— Ее зовут Имоджин, — сказал Матт.
— Красиво, — пробормотал Антуан, указывая пальцем на зеленое платье Имоджин. — Вы, мадемуазель, похожи на лужайку. Вы мне позволите когда-нибудь на вас поваляться?
— Имоджин, малышка, — вздохнул Матт. — Боюсь, что должен представить тебе Антуана Делатура, плейбоя всего западного мира. В промежутках между загулами он снимает фильмы.
— Мы с ним старые друзья, вместе были в Оксфорде, — сообщил Антуан. Он бегло говорил по-английски с сильным йоркширским акцентом.
— Моя нянька была из Йоркшира, — объяснил он Имоджин. — Она научила меня английскому и много чему еще. После нее я питаю ten-dresse [16] к йоркширским девушкам.
— Держи от нее руки подальше, — предупредил его Матт. — Я тебе ее одолжить не могу. Мне самому дали ее только на день. Скажи, ты знаешь что-нибудь про Браганци?
16
Нежность (франц.).