Император мира

Олдридж Рэй

Он закашлялся и сплюнул кровью. Невольный спаситель начал прикидывать, какие еще травмы получил его враг и сможет ли он прожить достаточно долго, чтобы принести пользу ему самому.

— Не исключено, — ответил он.

Темное отверстие шахты было уже недалеко, и Руиз с разгону загнал туда летательный пузырь. Он установил рычаг на подъем и забрался на носилки, когда лифт тронулся вверх. Бывший агент крепко держался за ремни, которыми был привязан Публий, и сердце его продолжало бешено колотиться, пока они не оказались гораздо выше того уровня, до которого допрыгнул Реминт.

— Ты убил его? — Голос Публия по-прежнему звучал жалко и неуверенно.

— Возможно.

— Наверняка

убил. Живым он никогда не выпустил бы нас из рук. Если он мертв, он ведь не сможет причинить нам вреда, правда?

— Не уверен, — ответил Руиз и обнаружил, что его знобит, хотя воздух в лифте был жаркий и влажный.

— Э-э, — снова подал голос Публий, — куда ты меня везешь?

Руиз рассмеялся:

— Неужто тебе не все равно, если я везу тебя прочь отсюда — не важно куда?

Он больше не испытывал того всепоглощающего гнева, который гнал его вперед с тех пор, как он обнаружил Олбани. Встреча с Реминтом высосала все эмоции, лишила возможности чувствовать что-либо, кроме скованности и онемения в душе и теле. Это могло оказаться опасным. Агент осмотрел порез на плече и обнаружил, что тот сравнительно неглубок. Кровь еще текла, но уже тоненькой струйкой.

— У нас с тобой еще остались незаконченные дела, а, Публий?

— О да! — яростно прошипел враг.

— Мне не дает покоя следующая проблема: как я могу быть уверенным, что Тильдореаморс выполнит твою просьбу — сейчас, когда за тобой больше не стоит никакая реальная сила, а пираты просто наотрез отказываются выпускать кого-либо из города.

Публий издал тонкий безумный смешок.

— Потому что — господи, вот ирония судьбы-то! — Тильдореаморс мой со всеми потрохами. Это такой же геншированный двойник, как поддельный Юбере.

— Ясно, — кивнул Руиз. — Тогда мы сейчас едем к твоему Юбере, приводим его в чувство, и ты приказываешь ему подчиняться мне во всех отношениях и выполнять любые мои повеления.

Лодка все еще покачивалась у причала, как и рассчитывал Руиз. Он выбросил несколько ящиков и освободил место для летательного пузыря. Когда носилки оказались на борту, создатель монстров вытянул руку и неуверенно ощупал то, что находилось рядом.

— Овощи? Это все, на что ты оказался способен, Руиз? — Голос его был все еще слаб.

— Не ной, — сказал спаситель, маскируя носилки за ящиками. Не будь ты нужен мне, чтобы выбраться из Моревейника, я бы без колебаний перерезал тебе глотку и отправил к маргарам.

— Серьезно, отправил бы? Не знаю, не знаю… Ты как-то переменился, размяк, что ли. Реминтаты, конечно, одолел, да ведь хитростью небось…

— А как еще? — кисло откликнулся Руиз. — Сильно он тебя помял?

— Я выживу, если ты достанешь прилипалу. Не смочишь мне глаза? Очень неприятное ощущение…

— Нет.

— Нет?

— Нет. И насчет прилипалы мы подумаем, когда ты выполнишь обещание. А пока мне нравится наблюдать, как ты мучаешься.

Публий захихикал:

— Ерунда. Если я и помру, у меня имеются клоны, которые, без сомнения, компенсируют все разрушения плоти. Правда, признаюсь, хотелось бы сохранить старый мозг: в нем так уютно. Но времена меняются, и приходится приспосабливаться, не так ли?

Руиз окинул взглядом перепачканное кровью лицо, потускневшие глаза, все еще надменный и жестокий изгиб рта.

— Брось хорохориться, Публий. Я выпустил питательную среду из аквариума с твоими клонами.

С физиономии создателя монстров разом слетело спесивое выражение. Он поджал губы и отвернулся.

Низа жила в каком-то сером мире. Камера была серая. Дверь, стены, пол, узкая скамья, койка, на которой она спала, — серые. Сочившийся с потолка свет тоже

был серый — ни яркий, ни тусклый, — разве что немного притухал, когда она спала. Даже еда была серой и безвкусной.

С тех пор как этот жуткий Реминт втолкнул ее в камеру и запер дверь, девушка сделалась совершенно апатичной. Она потеряла счет дням или, вернее, сама прекратила их считать. Много раз она просыпалась, не помня, как засыпала, и догадывалась, что ее усыпляли специально. Она не знала, сколько времени длились периоды искусственного сна, и перестала об этом беспокоиться. Она впала в почти удобное безразличие, которое было всяко лучше, чем постоянные тревожные мысли о том, уж не изменили ли ее разум тем страшным образом, который описывал Руиз Ав.

О самом Руизе и его непонятном предательстве Низа думала редко. Вместо этого она предпочитала мысленно уноситься в счастливые времена на Фараоне, когда она была любимой дочерью царя. Девушка вспоминала отцовский сад и наслаждения, которые делила с многочисленными любовниками, разнообразные изысканные удовольствия, которые принцесса могла себе позволить в силу своего положения: прекрасную пищу, лучшие вина, шелка и драгоценности, прекраснейших рабов.

Спустя некоторое время Фараон стал казаться девушке более реальным, нежели ее теперешние обстоятельства. Только в редких снах становилось трудно сохранять дистанцию между собой и миром. Во сне Руиз Ав приходил к ней и умолял о прощении, а она притворялась, что принимает его объяснения и извинения. Во сне она скрывала свою ненависть и ловко его обманывала, чтобы сделать его абсолютно беспомощным и таким образом отомстить за себя. Но сны эти терзали ее неописуемо, ибо она всегда просыпалась раньше, чем успевала разбить его сердце так же, как он разбил ее. Хуже всего было то, что порой Низа просыпалась в слезах, расстроенная, несмотря на всю свою ненависть, тем, что сон кончился, и Руиз снова ускользнул от нее, и она больше никогда его не увидит.

Иногда бедняжке казалось, что она умерла и пребывает в аду. Может, все, что происходило с ней до этого, было чистилищем? А вдруг гордая принцесса не выдержала испытания и теперь до скончания веков обречена на эту серость? Руиз Ав мог на самом деле быть демоном разрушения, посланным специально, чтобы соблазнить ее. И пленница находила немало фактов, укреплявших ее подозрения.

Чтобы не видеть этих снов, Низа старалась спать пореже и проводила искусственные тюремные ночи, сидя в темноте и вспоминая солнечное сияние Фараона. Именно во время одного из таких бдений дверь заскрипела, поехала в сторону, и на пороге возник Руиз Ав. От резко вспыхнувшего света у девушки заслезились глаза, так что в течение нескольких секунд она видела только неясный силуэт в дверном проеме.

— Низа? — позвал он мягким неуверенным голосом.

Глаза привыкли к свету, и она смогла наконец разобрать черты лица вошедшего. Руиз был страшно измотан, на впалых щеках темнела многодневная щетина, под глазами залегли глубокие тени. Он казался постаревшим. На нем была какая-то странная одежда, вроде той, что носят рабы, причем рукав куртки пропитался кровью.

В момент узнавания сердце принцессы смягчилось, ей отчаянно захотелось броситься освободителю на шею. Но в руках он держал длинноствольный карабин, следовательно, пленником не был. Низе было не под силу разобраться в ситуации. Она не могла понять, в чем ее спасение на этой странной планете, где зло расцвело пышным цветом, а предательство превратилось в высокое искусство. Да, Руиз Ав вернулся, но что это значит для нее? Можно ли ему доверять? Она боялась его почти так же сильно, как любила, — и на сердце у нее было тяжело.