Император мира
Шрифт:
Когда Циолковский выдохся и прервался на попить водички, я взял слово:
– Ну, что? Понравилось вам?
Понятное дело, дальше я несколько минут слушал всеобщие восторги и рассказы наперебой, кому что понравилось. Детвора уже перестала меня бояться и как-то сильно комплексовать. Наоборот, многие уже сообразили, что я поощряю дискуссии и разбор тем, поэтому спешили явить миру (и мне) свою точку зрения и свои аргументы в ее защиту.
И пусть их сейчас всего около трех сотен, но большему количеству я просто физически не смогу уделить достаточное внимание. Они станут первыми моими посланцами в тот новый Звездный городок и Звездный лицей. И пусть осенью их станет уже шесть тысяч, именно эти триста должны
Наконец, я дождался снижения шума и продолжил:
– Вы все слышали уважаемого Константина Эдуардовича. Дирижабли, ракеты на реактивной тяге, эфирные города, полеты на Луну. Я верю, что вы не только застанете эти все чудеса, но и станете теми, кто эти чудеса науки и техники будет творить. Наша земля и наша планета обладает огромными ресурсами, и мы всего сможем достичь, сможем провести электрификацию и модернизацию всей России, сможем построить прекрасную и удивительную жизнь, но только при условии того, что мы все, все люди, перестанем отнимать и делить, перестанем тратить силы, деньги и ресурсы на войну и вражду. Освобождение мира от угнетения и вражды – вот наша цель. Служение общественному благу и общим интересам – вот наше средство. Честь и служение – так говорим мы. И это не просто слова. Это основа того светлого будущего, которое ждет все человечество. И мы освободим мир от угнетения, а народам укажем истинный путь в счастливое грядущее…
Тут я заметил, что мой адъютант как-то мнется и явно что-то хочет мне сообщить. Кивнув ему, я склонил голову, выслушивая короткое сообщение.
– Что ж, мои пионеры, вот и еще один шаг сделан народами на пути в светлое будущее. Только что пришло известие о том, что Франция объявила «Сто дней для мира» и призывает все воюющие стороны сесть за стол переговоров. Мир близок как никогда!
Вопли восторга и крики «Ура!» прокатились по поляне. Циолковский радовался наравне с другими мальчишками…
Глава IV
Франция зажигает огни
ФРАНЦИЯ. ВТОРАЯ КОММУНА. ПАРИЖ.
10 (23) мая 1917 года
– По приговору революционного трибунала!
Нож гильотины с грохотом упал вниз, отсекая голову какого-то очередного новоиспеченного трупа. Урядный уже даже перестал следить за тем, кого именно укоротили на этот раз и по какому обвинению. Может, это был идейный враг революции, может, буржуа, пытавшийся покинуть город с «народным достоянием», а может, показательно пойманный и казненный спекулянт. А может, просто жертва соседского доноса, что в Париже давно уже в порядке вещей. В общем, попался кто-то в лапы народных стражей, а там с врагами долго не разбирались, активно применяя опыт прошлых французских революций и машину гуманиста профессора анатомии мсье Гильотена.
– Граждане свободной Франции! Граждане Второй коммуны! Слушайте обращение Правительства народной обороны! Блокада Парижа, организованная врагами нашей революции, вот-вот будет прорвана. К нам на помощь пробиваются революционные отряды Бургундской Социалистической Республики! Войска старого режима спешно отступают! Со дня на день в Париж начнут прибывать вагоны с продовольствием из Марселя и Лиона! Вся революционная Франция идет нам на помощь!
Степан Урядный слушал истерически выкрикивающего пропагандистские несуразицы человека и лишь диву давался. Просто удивительно, как за какой-то месяц изменилась жизнь некогда респектабельного Парижа. Огромные очереди из голодных и злых людей перемежались с бесконечными митингами и демонстрациями. Публичные казни уже стали обыденностью. Общественный транспорт практически остановился.
В Париже была введена карточная система, всякий вывоз продовольствия из города карался смертной казнью. Кафе и рестораны
Сам Париж фактически находился в блокаде, поскольку с запада и юга держали позиции части генерала Петена, с севера стояли войска парламента, поддерживаемые англичанами, а с востока за Реймсом была линия фронта, которую с одной стороны удерживали британские войска и части бывшей французской армии, объявившие строгий нейтралитет, а с другой были германцы, выжидающие в своих окопах и укреплениях линии Гинденбурга. Хотя количество собственно французов на Западном фронте стремительно сокращалось, поскольку дезертирство приняло просто-таки массовый характер ввиду того, что большая часть солдат уже окончательно не понимала, во имя чего сидеть в окопах.
Части же столичного гарнизона полностью разложились и занимались большей частью революционным мародерством, фактически выйдя из подчинения любых властей. Новое Правительство народной обороны попыталось взять ситуацию под контроль, учредив народную гвардию и объявив, что довольствие будет выдаваться только тем солдатам, которые запишутся в эту самую гвардию. Но большая часть двухсоттысячного гарнизона Парижа не спешила вновь становиться в строй, предпочитая решать свои продовольственные и имущественные проблемы исключительно грабежом. Впрочем, в новую народную гвардию стали массово записываться простые парижане, как правило из беднейших слоев населения, поскольку практически никакой работы в городе не стало, а нахождение в гвардии давало более-менее стабильный источник к существованию.
Народная гвардия быстренько провела учредительные митинги новых революционных частей, выбрала из своего числа командиров и попыталась взять под контроль улицы французской столицы. И судя по круглосуточной стрельбе на улицах, с этим делом у нее пока не очень получалось. В новом же революционном правительстве шла увлекательная грызня, а сам Париж был фактически поделен на сферы влияния различных группировок социалистов и анархистов. Респектабельные буржуа либо попрятались по домам, либо пытались спешно покинуть охваченный безумием город. Но новая власть camarade Жака Садуля быстро и решительно пресекала подобные поползновения, выставив заставы на всех вокзалах и всех выездах из города. Покинуть Париж без пропуска было крайне сложно, а всякая попытка вывезти свое добро объявлялась кражей народного достояния, что влекло за собой прогулку к гильотине. Впрочем, и тот, кто сидел дома, не был ни от чего застрахован, поскольку обыски и реквизиции в пользу и именем Революции стали повседневной обыденностью.
Инфляция приняла эпические масштабы, печатный станок бывшего Банка Франции работал круглосуточно, но хождение денежных знаков все больше заменялось натуральным обменом и снабжением по карточкам. Единственным процветающим «общественным институтом» был черный рынок, который работал практически круглосуточно и на котором обменивали все на все – фамильные драгоценности меняли на дрова, награбленное и реквизированное менялось на спиртное и курево, оружие менялось на продуктовые карточки, консервы и хлеб меняли на патроны и лекарства. Все менялось на все. Лишь деньги уже не стоили ничего. Деньги и человеческая жизнь.