Император Николай I и его эпоха. Донкихот самодержавия
Шрифт:
Очень вовремя его оженили, ибо после Европы тот постепенно превращался в любвеобильного «шалопая». Чего так опасалась «мамаша».
«Я чувствовала себя очень, очень счастливой, когда наши руки соединились; с полным доверием отдавала я свою жизнь в руки моего Николая, и он никогда не обманул этой надежды», – писала новоиспеченная Александра Федоровна впоследствии.
Понятно желание прусской принцессы выдать желаемое за действительное. Тем более что она была в курсе, сколь ветвистые рога наставлял ей все последующие годы мужчина, которого во время досвадебной заграничной поездки английская статс-дама мистрис Кэмпбелл назвала «самым красивым мужчиной в Европе».
Ну да ладно – дела семейные. Кто из русских монархов был без этого милого греха?
Теперь 21-летний Николай был уже не мальчик, его царской мордой об стенку не долбанешь.
Долго радоваться любовным утехам император брату не позволил. После двух брачных ночей назначил его на первое реальное дело – генерал-инспектором по инженерной части и шефом лейб-гвардии Саперного батальона. В любимую новобрачным сферу деятельности. Впервые всячески удерживающего в узде принца допустили к самостоятельному командованию, где он мог наконец приложить всю свою тягу к военному делу.
Так уж исторически сложилось, что на одних поражение в войне воздействует отрезвляюще и заставляет полностью пересмотреть свои взгляды на военное искусство, мобилизует и побуждает к созиданию, более гибкому и разностороннему подходу к древнейшему в мире искусству убивать себе подобных. Побежденные извлекают уроки из поражения, учатся на своих ошибках, перестраивают тактику, перевооружают армию и идут возвращать себе утраченное уже совсем с другими взглядами на «поле битвы Земля».
Другие же, добившись тяжелой и кровавой победы, напротив, почивают на лаврах, благостно внимают лести и глохнут от праздничных фанфар. Таковые начинают верить в собственный военный гений, непобедимость, совершенство, всемогущество собственного оружия и всесилие своей армии, не считаясь с изменившимися реалиями и реваншистскими намерениями побежденных. «Медные трубы» и медовый поток восторженных похвал становятся привычными, армия разлагается от отсутствия привычных испытаний и достойных соперников, воля к победе улетучивается, боевой пыл гаснет, готовность умереть за родину уступает место роскоши и сытости победителя.
В итоге некогда проигравшая сторона, к удивлению бывших триумфаторов, берет их голыми руками. Примеров этому в Истории не счесть.
«Освободитель Европы» Александр I, на которого после сокрушения русскими войсками Наполеона смотрели как на несравненного титана и устраивали пышные встречи едва ли не во всех крупных городах Старого Света, а на родине от которого ждали крутых либеральных перемен после войны, ставшей «отечественной», пошел именно по этому парадоксальному пути.
Из минувших войн были сделаны самые неправильные выводы. Разгромив самого сильного врага в мире, император решил, что теперь позициям России вообще ничего не угрожает, и можно спокойно позволить себе расслабиться, забыв о реформировании армии и обещанном еще в начале царствования освобождении крестьян (разоренные войной помещики этого бы не поняли). Самая могучая и боеспособная сила в тогдашнем мире постепенно превращалась в игрушку для плац-парадов. Боевая же подготовка армии была пущена на самотек, ибо, по мнению императора, воевать в обозримом будущем было уже не с кем – «корсиканское чудовище» отдыхало от войн на острове Святой Елены, турки присмирели, Европу стерег Священный союз трех императоров – живи и радуйся, играя «в оловянных солдатиков».
Генерал Паскевич с горечью писал: «После 1815 года фельдмаршал Барклай де Толли, который знал войну, подчиняя требованиям Аракчеева, стал требовать красоту фронта, доходящую до акробатства, преследовал старых солдат и офицеров, которые к сему способны не были, забыв, что они недавно оказывали чудеса храбрости, спасли и возвеличили Россию. Много генералов поддались этим требованиям; так, например, генерал Рот, командующий 3-й дивизией, который в один год разогнал всех бывших на войне офицеров, и наши георгиевские кресты пошли в отставку и очутились винными приставами. Армия не выиграла от того, что, потеряв офицеров, осталась с одними экзерцирмейстерами.
Ему вторил герой Отечественной войны лихой гусар-партизан Денис Давыдов: «Для лиц, не одаренных возвышенным взглядом, любовью к просвещению, истинным пониманием дела, военное ремесло заключается лишь в несносно-педантическом, убивающем всякую умственную деятельность парадировании. Глубокое изучение ремешков, правил вытягивании носков, равнения шеренг и выделывания ружейных приемов, коими щеголяют все наши фронтовые генералы и офицеры, признающие устав верхом непогрешимости, служат для них источником самых высоких поэтических наслаждений. Потому и ряды армии постепенно наполняются лишь грубыми невеждами, с радостью посвящающими всю свою жизнь на изучение мелочей военного устава; лишь это знание может дать право на командование различными частями войск, что приносит этим личностям значительные, беззаконные, материальные выгоды, которые правительство, по-видимому, поощряет».
Это касалось не только военного министра Барклая, повальное увлечение «фрунтом», которое потом почему-то приписывали Николаю I, началось еще с его старшего брата. Сам же новоиспеченный генерал-инспектор лишь следовал генеральной линии военного руководства.
В первом же своем приказе в январе 1818 года он начертал: «По высочайшей воле государя императора вступил я 2-го числа сего января в должность генерал-инспектора по инженерной части. Давая о сем знать по инженерному корпусу, долгом поставляю подтвердить всем чинам оного, что ревностным исполнением своих обязанностей, усердием о пользе государственной и отличным поведением всякий заслужит государевы милости, а во мне найдет усердного для себя ходатая пред лицом его величества. Но в противном случае, за малейшее упущение, которое никогда и ни в каком случае прощено не будет, взыщется по всей строгости законов. От усердия и твердости господ начальников, от рвения и полного повиновения подчиненных ожидаю иметь всегдашнее удовольствие, и твердо на сие надеясь, уверяю всех и каждого, что умею ценить милость государеву, сделавшую меня начальником столь отличного корпуса. 20-го января 1818 г. генерал-инспектор по инженерной части Николай».
Как он сам писал после того, как его назначили командовать 2-й бригадой 1-й гвардейской дивизии (Измайловский и Егерский полки): «Я начал знакомиться со своей командой и не замедлил убедиться, что служба шла везде совершенно иначе, чем слышал волю государя, чем сам полагал, разумел ее, ибо, что я по долгу совести порочил, дозволялось везде, даже моими начальниками. Положение было самое трудное; действовать иначе было противно моей совести и долгу; но сим я явно ставил и начальников, и подчиненных против себя, тем более, что меня не знали, и многие или не понимали, или не хотели понимать».
Вот здесь и начинала сказываться пагубная стратегия «мамаши» и брата, не допустивших Николая в армию во время войны. На «не нюхавшего пороху», пусть даже это великий князь, смотрели презрительно и подобострастно и младшие по чину. Особенно в гвардейской среде, где вопросы личной доблести и лихой отваги были в чести и почете. Как мог воздействовать на покрытых ранами, седых и заслуженных воинов мальчишка-принц, толком и командовать не научившийся из-за странной прихоти домочадцев. Требовавший от ветеранов того, что написано в устарелых учебниках «времен очаковских и покорения Крыма».