Императрица и ветер
Шрифт:
Они вместе помолчали о том, какая страшная истерика случилась вчера с ней. О том, что это неудивительно, если в тебя тычут пистолетом и выкрикивают бессвязные угрозы. О том, как она просила отдать ей пузырёк с кислотой.
– Я ему лицо разобью, - пообещал Рауль.
– Он же вроде маг, - неодобрительно повёл плечами Мартимер.
– Когда меня это останавливало!
Они обернулись друг на друга, понимая вдруг двусмысленность беседы, и вопрос - о ком ты - застыл в холодном воздухе.
– Да я, в общем-то, про обоих, -
Поднималась из степей метель, стряхивала с себя торчащие из снега голые стебли, сухие листья, чёрных птиц. Налетала колючей крупой, царапала стёкла машин, секла лицо.
– Они не приедут, - сказал Мартимер.
Тогда она запела. Слуха и голоса у Маши не было отродясь, и как бы мама, игравшая на сцене большого зала консерватории, не билась с ней, толку от этого было мало. Но она запела, не попадая, да и не пытаясь попадать в ноты, о рыжем котёнке, который потерялся в огромном дождливом городе.
В домах было голо. Нёсся снег в пустые оконные проёмы. Страшно было ступать на прогнившие доски пола, и метровые засохшие стебли сорняков торчали посреди комнат. Маша обошла все, или почти все дома - дальше за метелью не было видно. Она села на уцелевшее крыльцо последнего, и запела песню. Голос дрожал в холодном злом воздухе. Голос дрожал, и забывались строчки.
Ветер леденил щёки, и мёрзли кончики пальцев. Идти в дом и согреться, но в доме лежит труп с развороченным затылком. С каких пор она стала бояться трупов?
– Я не боюсь, - сказала Маша. Она сняла перчатки и подышала на пальцы.
– Я жду.
Она смахнула снег с перилл и поднялась. И с размаху врезала по рее, поддерживающей свод крыши. Вспорхнули испуганные, примостившиеся на периллах воробьи. Убийца вытащил из кармана мага ключи и уехал сквозь метель.
Он сидит сейчас в тёплой комнате, лениво щёлкает пультом от телевизора и размышляет, выпить ли ещё чаю или всё-таки стоит разогреть вчерашний плов.
А она дрожит на полусгнивших ступеньках и пугает воробьёв. Рауль не приедет забрать её из промёрзшей насквозь развалюхи. Потому что маг умер - получил в затылок пулю и отдыхает на полу кухни. Он не успел даже насладиться результатами своей истерии.
Маша сквозь зубы припомнила, к каким демонам должна отправиться душа убитого, и пошла к трассе. Вернее туда, где по её мнению находилась трасса. Маг вчера привёз её домой чуть живую и как заклинание повторяющую надписи с километражных табличек.
Колючая крупа заметала дорогу, будто бы небо задалось целью стереть почерневшую деревню с лица земли. Маша на ходу натянула на голову капюшон. Снег таял на шее и затекал за ворот свитера. Маша уже не замерзала.
Холод стал частью её. Снег таял на горячем лбу.
За метелью проступила чёрная тень. Маша прищурилась: тень странным образом сложилась в матово-блестящую машину. Чёрную машину за белым снегом. Чёрную машину с царапиной на дверце водителя. С потёртыми
Почти засыпанная цепочка следов уходила влево, к дому, её пересекали свежие колеи от колёс. Она обогнула машину и дёрнула дверцу на себя, та легко поддалась, и Маша забралась внутрь, только сейчас осознавая, как её трясёт от холода, как пальцы не могут попасть по кнопке обогревателя.
Как тает снег на краях джинсов. Дверца водителя хлопнула.
– Привет. Замёрзла?
Маша вздрогнула. Человек в шуршащей куртке устроился на соседнем сидении, посмотрел на неё поверх узких очков. Улыбнулся.
– Сейчас включу печку, - он потянулся к кнопке, - а, ты уже. Шустрая. Здесь теплее, чем дома. Я там, на самом деле, попытался включить отопление, но с трубами беда.
Пистолет за поясом джинсов вжимался в неё, припечатывался прикладом к пояснице.
– Миф, - произнесла Маша, заставляя себя проглотить боль в саднящем горле.
– Как ты здесь оказался?
– Побоялся, что тебе станет одиноко и страшно. Я угадал? Хочешь чаю? Я сегодня утром обнаружил, что крупнолистовой чай закончился. Пришлось заваривать пять пакетиков, прямо в термосе, - он засмеялся, оборачиваясь к заднему сиденью.
Маша отстранилась от его шуршащей куртки и от запаха сигарет. Снег сыпал на лобовое стекло, заметая унылый вид деревни. Миф протянул ей кружку - чай оказался некрепким, желтоватым. Маша не хотела пить, но кружку почему-то приняла.
– Нет, - сказала она.
– Как ты здесь оказался?
– Доехал на попутке, - он с интересом заглянул в термос.
– Что смеешься? Когда я её ловил, мне было не смешно.
Маша не смеялась.
– Ты его убил. Зачем ты его убил?
Миф обернулся к ней, и весёлость разом стала маской.
– Я не убивал, Маша.
– Ты убил его.
Маска пошла трещинами: искривились губы, брови съехались на переносице.
– Я его убил. А ты собираешься его пожалеть? Ты всегда жалеешь тех, кто тащит тебя силой?
Пощёчина вышла смазанной, и замёрзшим пальцам стало больно. Горячий чай плеснулся на пол машины, едва-едва зацепив Машины колени. Её не просто трясло, её колотило от ярости. Она понимала, что не сможет дышать, не сможет просто вдохнуть воздуха, если он не извинится сию же секунду.
Миф тёр щёку одной рукой, не глядя на Машу, а другой держал термос, и его пальцы дрожали.
– Машка, - сказал он изменившимся голосом. Таким голосом нельзя было попросить прощения.
– То, что было летом - такая глупость. Но ты жертва, а я виноват.
– Мне надоело быть жертвой, - сорвалась она.
– Я хочу быть виноватой. Виноватой! Мне надоело, что мной управляют, как безмозглым демоном. Ты, Орден, этот маг, снова ты.
Кружка с чаем дрожала в её руках так, что расплескала свою горящую внутренность - теперь уже ей на колени.