Императрица Орхидея
Шрифт:
— А какая у вас главная цель? — продолжала расспрашивать я.
— Хочу развить в своих людях выносливость. Сейчас они могут выстоять в строю полдня, но ведь парад продлится пятнадцать дней.
— Могу ли я быть уверенной, что ты не загоняешь своих людей сверх меры? — спросила я и тут же пожалела о своих словах, потому что этикет запрещал задавать такие вопросы.
По всей видимости, он тоже знал об этом. Он посмотрел на меня, а потом тут же отвернулся.
Мне очень хотелось отослать Ань Дэхая, но я понимала, что с моей стороны это будет опрометчиво. Если меня увидят наедине с Жун Лу, то над нами обоими нависнет опасность.
— Могу ли я попросить Ваше Величество отпустить меня и присмотреть за Тун Чжи? —
— Нет, — ответила я.
Тун Чжи был очень разочарован: он так и не увидел кролика. Когда мы вернулись во дворец, я пообещала, что для него сделают такого же игрушечного кролика. Ань Дэхай передал мой приказ лучшему императорскому мастеру. Тот попросил на работу пять дней. Тун Чжи ждал с нетерпением.
Вечером четвертого дня мальчику принесли чудесного деревянного кролика, покрытого белой шубкой. Мой сын влюбился в него с первого взгляда С тех пор он почти не прикасался к другим игрушкам, даже самым сложным и красивым. Глаза у кролика были сделаны из рубинов, шубка — из хлопковых и шелковых нитей. Но лучше всего было то, что кролик, если дернуть за потайную веревочку, мог двигать ногами. Когда Тун Чжи сажал его на пол, он прыгал, как настоящий.
В течение нескольких дней все внимание Тун Чжи было сосредоточено на кролике. У меня появилась возможность поработать вместе с Нюгуру над государственными бумагами, составленными Су Шунем. Мой кабинет был завален документами до такой степени, что негде было повернуться.
Нюгуру очень быстро отказалась приходить работать. Она начала выискивать для этого всяческие предлоги и даже привела мысль древнекитайского философа: «Мудрый муж производит на других впечатление тупицы». Она считала, что если мы последуем этому совету, то Су Шунь в скором времени от нас отвяжется.
— Мы одурачим его и обезоружим без всякого оружия, — сказала она, улыбаясь своему собственному каламбуру.
Я не разделяла фантазий Нюгуру. Возможно, мы кого-то и одурачим, но только не Су Шуня. С Нюгуру было еще больше хлопот, чем с моим сыном. Когда она уставала, начинались истерики и капризы. Она жаловалась на все: на стрекот сверчков, на вкус супа, на пропущенную петлю в вышивании. И тут же просила меня прийти ей на помощь. Мне приходилось бросать работу и заниматься ее мелкими проблемами. В конце концов я согласилась не мучить ее государственными делами, но только с одним условием: она будет читать все мои резолюции и ставить свою печать на те бумаги, которые я сама буду составлять от имени Тун Чжи и которые будут запечатаны моей печатью.
Каждый вечер, когда я собиралась лечь спать, Ань Дэхай готовил мне чашку крепкого чая «Черный дракон». Дело в том, что, нагружая меня работой, Су Шунь имел намерение дискредитировать меня в глазах двора. Раз я сама, добровольно, вызвалась накинуть на свою шею эту петлю, то он старался ее покрепче затянуть. Он плохо меня знал. Меня вдохновляла самая простая и прагматичная цель — помочь своему сыну. Но я тоже просчиталась: пока я укрепляла один свой фланг, другой оставался незащищенным. Оказалось, что императорские наставники, ответственные за воспитание Тун Чжи, были друзьями Су Шуня. Такое наивное невежество оказалось едва ли не самой крупной моей жизненной ошибкой. Я не осознавала грозящую Тун Чжи беду до тех пор, пока не стало слишком поздно.
В какой-то момент я почувствовала себя совершенно беспомощной и потеряла веру в будущее. Вся моя решительность куда-то испарилась, и я поняла, что абсолютно не владею информацией. Тематика документов была необозримой. Попытки уловить суть напоминали карабканье по смазанному жиром шесту. Тогда я решила сконцентрироваться на чем-нибудь одном, а именно на роли правительства, и во что бы то ни стало прорваться сквозь сплетенные вокруг меня сети коррупции. Я попыталась обрисовать базовые контуры вопросов, установить, так
Таким путем я узнала о людях очень много и изучила их очень хорошо. Одну бумагу я получила от нанятого на работу принцем Гуном англичанина по имени Роберт Харт, который был начальником китайской таможни. Человек приблизительно моего возраста, к тому же иностранец, он был ответствен едва ли не за треть годового дохода нашей страны. Он докладывал, что, собирая пошлины в одной провинции, он встретил со стороны местных жителей серьезное сопротивление. Многие влиятельные китайцы, включая самого преданного моему бывшему мужу генерала Цзэнь Гофаня — «Цзэня — отсекателя голов», героя, подавившего восстания тайпинов, — отказывались расставаться с деньгами. Цзэнь объявил, что для решения местных проблем сейчас деньги гораздо нужнее ему самому, чем центральному правительству. Проверенные у него бухгалтерские книги оказались весьма запутанными, и Харт обращался к императору за инструкцией, накладывать ли на генерала взыскания.
На первой странице доклада Харта Су Шунь написал резолюцию: он желал, чтобы дело Цзэнь Гофаня расследовали и передали в суд. Но меня он одурачить не смог. Уже в течение некоторого времени Су Шунь делал все возможное, чтобы заменить Цзэня своим человеком.
Я решила задержать у себя доклад до тех пор, пока не переговорю с принцем Гуном. Для национальной стабильности Цзэнь был слишком важен, и каких бы издержек мне это ни стоило, я заплачу любую цену и закрою глаза на все его прегрешения. Пусть уж лучше Цзэнь Гофань придержит деньги у себя, потому что я точно знала, что он истратит их на экипировку своей армии (а эта армия, в свою очередь, когда-нибудь сможет защитить и меня). Если же допустить, что эти деньги попадут в руки Су Шуня, то они будут истрачены на интриги против меня.
Доклад оставлял впечатление, что Цзэнь предлагал Харту хорошую взятку для склонения его на свою сторону. Но Харт остался непоколебим он не собирался идти на компромиссы со своей совестью и предавать своего работодателя, принца Гуна. Что заставляло его так стойко держаться? — спрашивала я себя. Какие принципы и ценности вложили в него с детства? Мне трудно было понять, почему иностранец выказывал такую преданность нашей династии. Я извлекла из этого серьезный урок. Мне захотелось встретиться с этим человеком. Более того, окажись такая встреча возможной, мне бы очень хотелось познакомить с ним Тун Чжи.
Сперва моя просьба о встрече с Робертом Хартом была проигнорирована, потом отложена, потом отклонена. Двор единогласно решил, что, если я «унижусь» для встречи с иностранцем, для Китая это будет оскорблением. В результате мы встретились с этим человеком только спустя сорок лет. И то мне пришлось сказать придворным, что я не смогу умереть со спокойной душой, если не поблагодарю человека, который помог мне в свое время удержать над головой небо.
В саду, как бешеные, цвели кроваво-красные дикие хризантемы. Они перевешивались через ограды и покрывали лепестками утоптанную землю перед дворцом. Но у меня не было настроения любоваться цветами, потому что я все еще находилась под впечатлением письма, недавно полученного от принца Гуна. В нем принц описывал один из своих дней после обнародования договоров, подписанных умирающим императором Сянь Фэном.