Империя хаоса. Тени Бога. Дилогия(третья и четвертая книга серии)
Шрифт:
— Как ты чувствуешь себя, любимая? — спросил он Адриану.
Она не знала ответа. Она его не помнила. Она закрыла глаза и видела только плывущие по небу и разрывающиеся на части цветные облака.
— Где мы, Николас?
— Где мы? — эхом повторил он, слегка нахмурившись. — Думаю, мы вместе.
— Я… я… — Язык у нее вдруг сделался толстым и неповоротливым. — Я люблю тебя, — кое-как выговорила Адриана.
— Я знаю.
— У меня есть сын.
— Я и это знаю. Ты назвала его моим
— Я хотела нарожать тебе много сыновей. Если бы детей можно было рожать не телом, а сердцем, это был бы твой сын. Я никогда никого не любила так, как любила тебя.
Едва заметная улыбка тронула губы Николаса, словно он улыбался про себя.
— Одна из величайших благодатей, я думаю, умереть в первый день любви.
— Пожалуйста, не говори так.
— Я всегда говорил с тобой о том, что я чувствую, когда у меня хватало на то смелости. Но сейчас смелость и трусость равно абсурдны. — Его седло скрипнуло, он развернулся, чтобы посмотреть на нее. — Ты собираешься убить его, ребенка, рожденного любовью наших сердец.
— Нет.
— Да. Точно так же, как ты убила меня.
— Николас, нет.
— Точно так же, как ты убила Эркюля.
— Нет, — прошептала Адриана и постаралась взять себя в руки. Она взглянула на Николаса. Он был совсем мальчик. И что он знал? — Ты сам себя убил, — сказала она. — Ты мог бы жить.
— Мы могли уехать вместе, ты и я, — сказал Николас. — Я все подготовил к этому. Я уговаривал тебя.
Адриана покачала головой:
— Но я вынуждена была… Ты пытаешься смутить меня. Ты один из моих врагов?
— К тебе возвращается память.
— Да. Ты Николас? Или ты один из тех, кто приходил раньше? Лилит? София?
Николас улыбнулся загадочной и одновременно раздражающей улыбкой:
— Может быть, я твой сын. А может быть, Эркюль. Кем еще ты хочешь, чтобы я был?
— Что тебе нужно? Пришел мучить меня? Напомнить, что все, кого я любила, умерли? Моя душа зачерствела.
— Настолько, чтобы убить собственного сына?
— Я не знаю его. Он не знает меня, единственное чувство, которое он ко мне испытывает, — ненависть. Разве он мне сын?
Николас на это лишь рассмеялся.
— Что тебе нужно? — вновь спросила Адриана.
— А Бог так любил мир… — начал Николас, глядя на нее в упор своими византийскими глазами. — Бог любит этот мир, Адриана.
— Во время нашего последнего разговора ты сомневался в существовании Бога.
Он слегка нахмурился:
— Возможно, я неточно выразился, возможно, вера вновь вернулась ко мне. Возможно, я люблю мир, и этого достаточно.
— Есть Бог, нет Бога, знаю только одно: Он меня не любит.
— Может быть, и не любит, а может быть, ты не можешь почувствовать Его любовь. Когда ты любила Николаса,
— Каких жертв?
— Твоих жертв, — шепотом прозвучало в ответ.
Правая рука Адрианы светилась, с помощью левой Адриана подняла ее вверх.
— Моя сила иссякла, — сказала она. — Все мои джинны либо погибли, либо покинули меня.
И тут Николас начал смеяться. Не привычным сдержанным, веселым смехом, а раскатистым. Адриана с удивлением смотрела на него:
— Мое плачевное бессилие рассмешило тебя?
— Ты обрезаешь ногти шпагой? Ты гасишь свечи выстрелом пушки?
— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать?
Вместо того чтобы ответить, Николас нагнулся и поцеловал ее. Адриане показалось, что в нее влили глоток живой воды, в которой растворилась ее любовь к Николасу, Эркюлю, Креси, сыну.
И Николас исчез.
— Уриэль? — воззвала она к серой громаде неба. — Господи?
Ответа не было.
Она проснулась в соборе, таком огромном, какого ей еще не доводилось видеть. Колонны поддерживали потолок, необъятный, ее взгляд с трудом мог его охватить. Она слышала, как священник читал «Те Deum», [61] пахло ладаном.
61
«Тебя, Бога, хвалим» (лат.) — ранний христианский гимн.
Новое видение?
Нет, колоннами были стволы сосен, такие огромные, что четверым взявшимся за руки их было не обхватить. «Те Deum» звучал на непонятном ей языке, пахло вовсе не ладаном, а табаком и сосновой смолой, которая потрескивала на поленьях в горевшем неподалеку костре.
Разговор стих.
— Она проснулась, — сказали по-французски.
Глаза защипало от дыма костра, навернувшиеся слезы вернули им ясность, и Адриана увидела сидевшего подле нее индейца. Он был непривычной, но приятной наружности.
— Адриана? — Этот человек по-французски говорил значительно лучше.
— Вероника?
— Это я. Как ты себя чувствуешь?
— Я долго спала?
— Почти две недели ты то приходила в себя, то вновь теряла сознание. Ты едва не умерла. Иногда мне казалось, что я тебя окончательно потеряла.
Адриана хотела спросить, где она была, но побоялась нового разговора в духе того, что она только что вела с «Николасом». Вместо этого она приложила руку к горлу и сказала: