«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу
Шрифт:
На следующий день он позвонил из телефонной будки. Нарвался на автоответчик.
Не важно. Он поедет к ней сам. Эта поездка, связанная с трудностями, с опасностью разоблачения, с возможной неудачей, докажет ей, как сильно он ее любит. Тогда она поймет его чувства, а возможно, уже поняла, хотя они ни разу не осмелились назвать все своими именами. И что не менее важно — он им всем покажет: ее родителям, бабушке Уин, Лии, Энди — всем. Он им покажет, насколько у него — у него с ней — все серьезно. Может, хоть что-то до них дойдет. Он поедет.
В тот день за ужином его отец мимоходом заметил, больше для Лии, чем для Олбана, что Софи уехала из Лидкомба. Ее отправили учиться в Мадрид, где она пробудет, скорее всего, до следующего лета, даже на Рождество останется в Испании.
Олбан долго сидел уткнувшись в тарелку, не в состоянии ни шевелиться, ни думать.
— Ты не болен, золотко? — спросила Лия.
Он извинился и вышел.
Тяжело дыша, он сел на кровать, сложил руки на коленях, уперся взглядом в ковер на полу и был готов зарыдать — в носу защипало, на глаза навернулись слезы, но он не дал им воли.
Раскисать нельзя, даже сейчас. Должен быть какой-то выход.
Прошел год. Ему минуло шестнадцать. Родители разрешили ему устроить вечеринку, но сами тоже остались дома. В школе все было нормально. Судя по рассказам приятелей, он не был единственным, кто прошлым летом потерял невинность, хотя подробности, которыми делились мальчишки, звучали не очень-то убедительно. О своем опыте он помалкивал. Просто улыбался, когда его спрашивали в лоб. Кто-то считал, что он набивает себе цену, кто-то догадывался, что у него это было.
Похолодало. Однажды ночью он лежал без сна, все еще пытаясь придумать, как бы разыскать Софи, как добраться до Испании или, на худой конец, узнать, куда ей звонить.
Где-то на улице завыла сигнализация. То ли в машине, то ли у кого-то в доме. Надо попытаться заснуть, завтра в школе предстоял трудный день. Он перебирал в голове необходимые приготовления, мысленно составляя список книг и принадлежностей, а потом вычеркивал пункт за пунктом, зная, что все уже либо собрано, либо имеется под рукой.
Сирена не умолкала, действуя ему на нервы; один и тот же визгливый, пронзительный вопль разносился по всей округе минута за минутой, раз за разом.
Он должен ее разыскать. Но как? Туда не доберешься. Слишком далеко, совсем другая страна, а у него даже паспорта нет. Неужели ее сослали в Испанию из-за того, что между ними произошло? Не слишком ли круто, а? Единственный выход — позвонить ей или написать, только куда? Он пробовал покопаться на столе у Лии и Энди (стыдно, но выбора не было), выискивая номер телефона или адрес — любую зацепку. У них ведь мог быть записан адрес ее родной матери в Испании, но нет.
Сигнализация завывала вовсю, упрямо и неумолимо.
Может, кто-нибудь из родственников хоть что-то знает? Кто-нибудь из его — и Софи — ровесников, кто поймет?
Кузен Гайдн? Он был только на год младше его и Софи. Стеснительный, толстый мальчик — Олбан подумал, что от него вряд ли будет толк.
То ли сигнализация, то ли страшный сон разбудили Кори; он услышал плач, доносящийся из ее спальни, а потом тихие шаги Лии, вставшей к дочке.
Дети дяди Грэма и тети Лорен? Кузен Фабиол? Кузина Лори? Фабу восемнадцать — наверное, он слишком взрослый, чтобы понять. Лори: вот эта вроде бы им сверстница — или нет?
Насколько он помнил, она никогда не была особенно дружна с Софи, но надо использовать любую возможность.
А сирена все выла, выла, выла, выла…
Он перекатился на другой край кровати и обратно. Помастурбировал, спрятав потом салфетку под кроватью. Может, еще разок? Хотя бы время убить, после этого, возможно, будет легче заснуть. Эта проклятая сигнализация его убивала. Он пробовал накрыть голову подушкой, вроде как стало потише, но сирена все равно била по ушам.
— Достало! — пробормотал он.
Отшвырнув подушку и откинув одеяло, он вскочил, подбежал к окну, открыл его до первого паза и впустил в спальню холодный воздух; вой сирены стал еще громче. Говорят, лучший способ защиты — нападение. Бросить вызов этой хреновине, пусть видит, что тебе плевать. Бред, конечно, но почему-то ему показалось, что это важно.
Он вернулся в кровать и опять погрузился в свои мысли: как бы встретиться, или написать, или позвонить, как бы с ней поговорить?
На улице всхлипывала и завывала сигнализация, а он все прокручивал в голове разные планы. Все будет хорошо. Ничего невозможного нет. А если кажется, что ты в тупике, то это неправда, этого не может быть. Скорее всего, Софи, где бы она ни была, также мучительно думает, как связаться с ним. Он здесь, а она в Испании или еще где, но они все равно вместе. Они всегда будут вместе.
В комнате стало холодно, ветер дышал ему в лицо. Пришлось подняться и закрыть окно. Сирена все орала, но это продолжалось так долго, что его мозг словно бы сумел выключить этот рев. Из уроков не то биологии, не то психологии он помнил, что нос может ощущать только новые запахи, — а потом вроде как пресыщается и перестает чувствовать, хотя запах никуда не делся.
Все будет хорошо. Как-нибудь да срастется. Это точно. Он все время думал о Софи, заснул, думая о ней, и видел ее во сне. Надо было что-то придумать.
В конце концов сигнализация умолкла, оставив после себя нечто большее, чем просто внезапную тишину. Он все равно ее слышал.
Сирена отключилась, вой умолк, но он все равно ее слышал. Хотя какая-то часть его мозга тоже отключилась, этот новый звук вызывал точно такое же чувство тревоги, которое он пытался подавить.
Он лежал и слушал этот призрак звука, совершенно четко слыша то, чего уже быть не могло, и тут он заплакал.
Чтобы никто не услышал, он зарылся головой в подушку и задыхался от сотрясавших все тело рыданий; одинокий, с разбитым сердцем, оплакивая все то, что потерял.