«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу
Шрифт:
Течением ее увлекло куда-то в сторону. Удар в бок — и ее завертел водоворот. Выплюнув трубку, она закричала: ее тащило спиной прямо по острым пальцам и шершавым гребням кораллов.
Цунами. Сомнений нет — это цунами. Как-то раз она была на конференции в Японии, в каком-то прибрежном городе — его название уже стерлось из памяти, — так там повсюду висели предупреждающие знаки, а приезжих инструктировали, как распознать приближение гигантской волны: море исчезает, откатываясь от суши. В таких случаях надо забираться куда-нибудь повыше, потому что море непременно вернется, но это уже будет
Море больше не искрилось: оно клокотало, становилось из голубого песчано-бурым и покрывалось хлопьями грязноватой пены. Риф остался позади. Она старалась держаться как можно ближе к поверхности воды, чтобы опять не напороться на кораллы или камни. Сквозь бушующие волны она плыла в открытое море. Узор волн был разрушен, вокруг царил хаос; она кашляла и отплевывалась, наглотавшись воды с песком. Маску с трубкой, очевидно, сорвало волной и унесло. Она вспоминает, как отстраненно думала о том, что это очень печально, ведь в этой бурлящей воде трубка была бы весьма кстати, а без нее недолго и погибнуть.
— И еще я думала о Сэме, — говорит она, шагая по берегу Келвина. 41 — Перед отъездом, в аэропорту, он хотел купить мне мобильник, но я не позволила. У меня на поясе поверх бикини была водонепроницаемая сумочка с деньгами — они даже не подмокли. У Сэма была точно такая же — он держал в ней мобильный телефон. Если бы и у меня был мобильник, я бы ему позвонила и предупредила.
— Ну, сумочка с телефоном могла и оторваться, — говорит Олбан крепче прижимая ее к себе. — А у него трубка могла быть выключена. Поди знай.
41
Келвин — река в Шотландии, приток Клайда, в который впадает недалеко от Глазго.
— В общем, плыла я в открытое море, куда уходила вода.
— Не к берегу?
— До берега было слишком далеко. На самом деле вода просто тащила меня с собой.
Чем дальше уносил ее медленно отступающий поток, тем спокойнее и холоднее становилась вода. Она думала, что надо бы повернуть и плыть к берегу, добежать до отеля и пляжных домиков, предупредить людей, предупредить Сэма. Но она не знала, когда нахлынет волна, и с ужасом представила, как побежит по пляжу (если, конечно, доплывет) и не сможет уйти от цунами.
Волна подняла ее, словно предлагая заняться серфингом, но не отпустила; водный склон спрессовался в бескрайний монолитный блок океана, который мчался к берегу, набирая мощь. Чувствуя, что ее стремительно несет в сторону суши, она развернулась и изо всех сил стала грести назад, в бескрайнее море; только теперь, ощутив усталость мышц и потерю сил, она поддалась паническому страху.
Плавала она прекрасно — мощно и быстро; заставляя себя не думать о том, что происходит вокруг, старалась плыть кролем и держать ритм — воображала, что пришла в бассейн и собирается побить личный рекорд на стометровке.
Она слышала, как волна ударила о берег, с грохотом обрушилась на оголившиеся рифы и пески, с треском разнесла в щепки деревья. Всякий раз, поворачивая голову набок, она прислушивалась — не слышно ли криков, но все напрасно.
Плыть кролем уже не оставалось сил. Она решила плыть на спине, чтобы работали другие группы мышц. Теперь ей был виден берег с далекими деревьями и волны — вровень с верхушками крон. Несло ли ее к берегу или в открытое море — этого она так и не поняла. Судя по всему, до суши было очень далеко. Она не прекращала грести. Казалось, руки и ноги лишились костей, стали дряблыми и бессильными, как студень, как выброшенные на берег медузы. Ее рвало соленой водой, она кашляла и отфыркивалась, когда вода попадала в нос, временами даже думала, что тонет. И, несмотря ни на что, продолжала плыть.
Потом к ней приблизилось утлое рыбацкое суденышко. Когда ее подхватили чьи-то руки, она старалась помочь, но сил уже не было. Трое человек еле-еле втащили ее на борт. Лежа на дне баркаса, скользком от рыбьих потрохов, она тяжело дышала, смотрела в небо, плывшее над короткой мачтой, и пыталась поблагодарить своих спасителей, но лишь повторяла: «Цунами, цунами». Ее завернули в старую непромокаемую куртку, хотя ей и так было тепло. Поднявшись на колени, она извергла за борт поток рвоты и тут заметила, что судно направляется к берегу.
— Нужно переждать, — пыталась она втолковать этим людям. — Бывает, что за первой волной приходит вторая.
Неужели они сами этого не знали? Уму непостижимо. Рыбаки смотрели в сторону берега, тыкали куда-то пальцами и громко спорили — видно, не могли решить, где находятся и можно ли возвращаться. На нее никто не обращал особого внимания, а она была слишком слаба, чтобы подняться на ноги, заорать, выругаться, замахать руками, растолкать их локтями или каким-то другим способом заставить себя слушать и хоть как-то объяснить им, что происходит.
Запеленатая в куртку, она так и осталась лежать ничком, свесив руки в воду и бессильно опустив голову на деревянный борт. Ее тело перегораживало днище баркаса, ноги бессильно раскинулись в стороны. Подвесной мотор с рокотом уносил их навстречу новой опасности, рыбаки горланили и спорили, и тут она заплакала, потому как поняла, на что придется пойти.
Выждав сколько можно и дав краткий отдых мышцам, она с трудом подтянулась и скользнула за борт. У нее еще теплилась надежда, что рыбаки повернут назад, чтобы вторично ее подобрать, и тогда, одумавшись, поплывут прочь от берега, но баркас шел прежним курсом. Заметил ли кто-нибудь из них, как она бросилась в воду, — этого никто никогда не узнал.
— Тебе пришлось опять броситься в море? — переспрашивает он.
— Мне втемяшилось, что придет еще одна волна, а может, и не одна. Я считала, что буду в безопасности только вдали от берега. Море — это моя стихия, там мне вольготно, могу часами плавать, не сбиваясь с ритма. Даже совершенно измочаленная, я говорила себе, что в море будет больше шансов спастись, чем на суше, где меня накроет второй волной.
— Черт побери. — Он останавливается, хватает ее в охапку, обеими руками прижимает к себе, зарываясь носом в ее короткие темные, с высветленными прядками волосы, и чувствует, как она в ответ сама приникла к нему. — Неужели была вторая волна?