Империя Солнца
Шрифт:
Когда Бейси и его люди ушли, растворившись среди полуразрушенных прибрежных пакгаузов, Джим взялся за лежавшие рядом с ним на сиденье журналы. В том, что Вторая мировая война закончилась, сомнений у него больше не было, но началась ли между тем Третья мировая война? Разглядывая запечатленные на фотоснимках высадку в День Д, форсирование Рейна и взятие Берлина, он никак не мог отделаться от ощущения, что все это — малая война, не более чем репетиция настоящей схватки, которая уже началась, именно здесь, на Дальнем Востоке, с атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Джим вспомнил о белом свете, который сплошным покровом лег на землю, о тени иного солнца. Именно здесь, в устьях великих азиатских рек, будут иметь место последние,
Джим вытер накапавшую на руль кровь; на путунском берегу снова началась канонада. Вот уже четыре дня как у него носом шла кровь, то затихая, а то опять ручьем. Он сглотнул и посмотрел на открытую дорогу, которая вела от верфи к видневшемуся вдалеке стадиону. В сотне ярдов от «бьюика» двое китайцев из нерегулярных частей взобрались на бак подтопленной подводной лодки. Закинув винтовки за спину и не обращая внимания на битву за рекой, они пошли по палубе к высокой башне корабельной рубки.
Джим открыл дверцу с водительской стороны. Самое время сматываться, пока китайцы не обратили внимания на «бьюик». Из груды сваленных на полу салона консервных банок, коробок с сигаретами и винтовочных обойм он выбрал плитку шоколада, банку «Спама» и один экземпляр «Лайф». Как только китайцы скрылись за рубкой, он выбрался из машины. Согнувшись за невысоким парапетом набережной, он побежал к каменной эстакаде, которая вела на причальный пирс Шанхайской речной полиции. Не более чем в двух милях к северу стояли многоэтажки и складские здания Старого города, а за ними высились офис-билдинги центральной части Шанхая, но Джим, не обращая на них внимания, двинулся назад, к аэродрому Лунхуа.
Над олимпийским стадионом поднялся столб дыма, негустого и белого, подсвеченного снизу одиноким язычком пламени: как будто Бейси и его банда решили развести праздничный костер из сваленной на трибунах старой мебели. Заградительный артиллерийский огонь в Путуне и Хуньджяо стих, и со стороны стадиона до Джима донеслась короткая скороговорка винтовочных выстрелов.
Идти по открытой дороге было небезопасно, и Джим свернул в сторону. Он шел сквозь заросли дикого сахарного тростника, которым сплошь заросла полоса отчуждения у северной оконечности аэродрома. Со стороны открытого летного поля, разрушенных ангаров и пагоды его прикрывали деревья и ржавые нефтеналивные баки. На тропинке у него под ногами, как картофельные чипсы на медном подносе, лежали пустые винтовочные гильзы. Он шел вдоль сохранившегося кое-где проволочного заграждения, старательно избегая маленьких землянок в зарослях крапивы, у входов в которые тучами висели мухи.
По обе стороны от тропинки лежали трупы застреленных или заколотых штыками японцев. Джим остановился у неглубокой ирригационной канавы, в которой, со связанными за спиной руками, лежал рядовой наземной службы японских военно-воздушных сил. Его лицо был скрыто живой жужжащей маской, сотнями жирующих мух. Развернув плитку шоколада и отмахнувшись журналом от мух, тут же налетевших на его собственное лицо, Джим побрел дальше через сахарный тростник. Десятки мертвых японцев лежали в бурьяне так, как будто попадали с неба: члены молодой армады ангелов, которые пытались, выстроившись клином, улететь отсюда на родные японские аэродромы, а их посшибали зенитчики.
Джим перешагнул через завалившуюся на бок секцию проволочного заграждения и пошел мимо разбросанных там и сям под деревьями разбитых самолетов. Их фюзеляжи были покрыты потеками ржавчины — следствием летних дождей. В ярком утреннем свете бесновались мухи, ненужная, беспричинная ярость. Повернувшись к ним спиной, Джим зашагал по открытому травяному простору летного поля. В одном из полуразрушенных ангаров, в тени, сидела группа японцев и слушала доносившуюся со стороны стадиона ружейную перестрелку; Джим прошел мимо них, но они не обратили на него внимания.
Под ногами у
Несмотря на высокую крапиву и жаркое сентябрьское солнце, низина, казалось, была сплошь покрыта все той же самой пепельно-белой пыльцой. Белесые берега канала — как края сосуда, в котором обмывают мертвых. На мелководье лежала туша неразорвавшейся авиабомбы, как гигантская черепаха, которая попыталась было закопаться в донный ил, но успела зарыть только голову — и уснула.
Прекрасно зная, что даже вибрация от низко летящего «мустанга» может заставить ее сдетонировать, Джим решил обойти ее подальше и углубился в бурьян, раздвигая перед собой стебли крапивы журналом. Он подбросил вверх банку «Спама» и поймал ее одной рукой, но при повторном броске упустил, и она закатилась в траву. Порыскав туда-сюда в бурьяне, он в конце концов отыскал ее у самой кромки воды и решил съесть тушенку прямо здесь и сейчас, пока она еще куда-нибудь не ускользнула у него из рук.
Присев на берегу канала, он смыл грязь с крышки. Из носа в воду упала капля крови, и на нее тут же налетели мириады маленьких рыбешек, каждая не больше спичечной головки. Когда о воду ударилась вторая капля, закипела война не на жизнь, а на смерть, в которую, казалось, были вовлечены целые нации и страны, состоящие из крохотных рыбок. Понятия не имея о залитой солнцем поверхности, сияющей в десятой доли дюйма от них, они метались под водой, яростно набрасываясь друг на друга. Откашлявшись, Джим наклонился и уронил в воду тяжелый сгусток гноя воспаленных десен. Сгусток упал как мощная глубинная бомба, повергнув рыбьи полчища в отчаянный приступ паники. Через секунду вода была совершенно чистой, если не считать медленно расплывающегося облачка гноя.
Потеряв интерес к рыбам, Джим растянулся в прибрежном тростнике и принялся изучать в журнале рекламные объявления. Артиллерийская канонада приобрела другой, более глубокий оттенок звука. Пушки в Сиккавэе и Хуньджяо били теперь куда громче: соперничающие между собой армии националистов все плотнее сжимали кольцо вокруг Шанхая. Он съест «Спам», а потом сделает последнюю попытку пробраться в Шанхай. Он прекрасно понимал, что Бейси и его банда даже и не думали возвращаться к «бьюику» и оставили его на илистой отмели специально, чтобы отвлечь внимание китайцев, которые в противном случае могли увязаться за ними по пятам и нагнать их где-нибудь у реки.
Рядом в тростниках, одобряя принятое решение, дважды кивнула чья-то голова. Джим затаил дыхание, досасывая последний, уже обкатанный во рту кусочек шоколада. Столь неожиданное понимание со стороны чужого человека встревожило его. Должно быть, тот умеет читать мысли. Человеческая фигура лежала на прибрежном откосе в камышах всего в нескольких футах от Джима, по самые колени в воде. Словно бы нарочно для того, чтобы подбодрить Джима, голова кивнула еще раз. Джим вытянул руку и раздвинул стебли травы, чтобы получше рассмотреть лицо. Круглые щеки, мягкий нос, заострившийся от лишений военного детства: перед ним был подросток-азиат, сын какого-нибудь местного крестьянина, который пришел на канал порыбачить. Мальчик лежал на спине, окруженный глухой стеной камыша и бурьяна, так, словно делил на двоих с Джимом большую кровать под балдахином, и тихо прислушивался к каким-то своим мыслям.