Империя Страсти
Шрифт:
С тех пор как я впервые встретила Кингсли — официально, как самого себя, а не в маске Анонима — он был самым раздражающе уверенным в себе человеком, которого я когда-либо видела.
Он ходит, говорит и дышит целеустремленно. Он владеет любой комнатой, в которую входит, и не потому, что у него есть деньги.
Кингсли Шоу из тех людей, которые не только привлекают внимание, но и делают это так незаметно, что никто не замечает, когда останавливается, чтобы послушать его.
Я всегда завидовала его уверенности в себе, которая кажется, что, будто
Поэтому видеть его непокорным, диким и похожим на демона, нашедшего убежище во тьме, вызывает совершенно другие эмоции. Она до ужаса похожа на прошлое, где наивная я управляла своей жизнью.
— Кингсли.
Мой голос негромкий, но в тишине или полутишине он звучит как бомба.
Он не подает признаков того, что слышит меня, и продолжает бить по дереву. Что-то темное струится по стволу, сверкая в ночи.
Пожалуйста, не говорите мне, что это кровь.
Я снова зову его, а когда ответа не следует, то медленно приближаюсь. Сказать, что я не боюсь, было бы ложью. На самом деле, все мои чувства самосохранения говорят мне вернуться в машину и уехать отсюда к чертям собачьим.
Но я этого не делаю.
Я остаюсь потому, что он помог мне раз или два, а я не люблю быть в долгу перед людьми.
Или это то, что я говорю себе, когда осторожно кладу руку ему на плечо.
В один момент я стою рядом с ним, в другой меня бросает в сторону, и в спине вспыхивает боль, когда я ударяюсь о дерево.
Рука, похожая на сталь, обхватывает мое горло.
Глаза, в которых нет блеска, смотрят на меня. Они тусклые, пустые.
Мертвые.
И хотя я не могу разглядеть его лицо в темноте, я почти уверена, что в нем нет выражения.
Он сжимает мое горло так сильно, что у меня начинается головокружение. Нехватка кислорода лишает меня дыхания и каких-либо мыслей.
Моя реакция — царапанье, пинки, удары.
Выживание.
Это единственный наркотик, который я принимаю с самого детства.
Но я не делаю этого.
Я тянусь рукой к его лицу, ощущая напряжение в его челюсти, в его поведении и в его глубоком, контролируемом дыхании.
— Это… я…
Хотя это, вероятно, имеет для него значение камня в ботинке, я продолжаю гладить его лицо, отчаянно пытаясь прогнать его демонов.
Я никогда не видела его без них, даже когда он в своей стихии, но я также никогда не видела, чтобы они овладевали им.
И я ненавижу это.
Это не тот Кингсли, которого я знаю.
И он определенно не тот Кингсли, который растил нашу дочь за нас обоих в течение тех долгих двадцати лет.
— Кинг… — хриплю я, мой голос ломается от давления и от того, что кровь почти прилила к моему лицу.
Я думаю, что сейчас он меня прикончит, и на моей могиле будет печальное надгробие, на котором, возможно, не будет написано «Мама». А это совсем не то, что я хочу.
— Кинг! — я издаю хрип изо всех сил в последней попытке.
Его пальцы останавливают миссию расправы, медленно ослабевая, но он не убирает их.
Я жадно втягиваю воздух через маленькое
— Какого хрена ты здесь делаешь, Аспен?
Его голос глубокий, почти гортанный, и вызывает мурашки по позвоночнику.
— Гвен… Гвен сказала, что ты злишься, и я подумала… ну, ты упомянул, что это место даёт янь твоему инь.
— Дерьмо, — выпускает он это слово на длинном вдохе. — Черт возьми.
Его пальцы снова сжимаются вокруг моего горла, и я вскрикиваю, готовясь к сдавливанию. Но он не делает этого.
По крайней мере, не до конца. Вместо этого он давит по бокам, от чего у меня кружится голова, но не угрожающе. Это демонстрация того, кто владеет силой, и почти… соблазнительная по своей природе.
— Почему ты вообще это помнишь?
Его голос все еще грубый, полный напряжения, но уже не такой пугающий, как минуту назад.
— У меня хорошая память.
О тебе.
— Ты не должна здесь находиться. Уезжай.
— Я не могу этого сделать, когда ты держишь руку на моем горле, гений.
Он использует свой захват, притягивая меня вперед, а затем прижимает меня спиной к дереву, не с силой, как раньше, скорее, чтобы доказать свою точку зрения.
— Твой рот доставит тебе много неприятностей.
— Уже доставил.
— Ты до невозможности надоедливая.
— А ты чертов мудак.
— Тебе лучше заткнуть свой рот, ведьма. Провоцировать меня последнее, что ты хочешь сделать в сложившихся обстоятельствах.
Мои бедра сжимаются, и покалывание, которое я ощущала с тех пор, как он загнал меня в угол, пробегает между ними.
Должно быть, здравомыслие покинуло здание моего черепа, потому что я поднимаю на него взгляд.
— Ты не говоришь мне, что делать…
Мои слова заканчиваются вздохом, когда он прижимается своими губами к моим.
Это жестокий поцелуй, такой же дикий, как и он, и такой же разрушительный. Мои зубы смыкаются с его зубами, и тело полностью расслабляется.
Любой намек на контроль, который я раньше могла сохранить, разбивается вдребезги и увядает у его ног. Я теряюсь в интенсивности его губ на моих, в том, как его язык покоряет мой собственный, не оставляя выбора, кроме как поцеловать его в ответ с дикой энергией, соответствующей его энергии.
Все еще задыхаясь, его большой палец хватает мой подбородок, поднимая его вверх, чтобы он мог углубить поцелуй, а его другая рука скользит от моей талии к подолу платья.
Его движения пронизаны абсолютной дисциплиной, но в них нет ни капли терпения. Он не заинтересован в том, чтобы соблазнять меня, говорить мне непристойности или быть немного очаровательным, как в прошлый раз.
Теперь он мужчина, настроенный на то, чтобы взять и покорить.
Как это было давным-давно.
Он задирает мое платье и натягивает трусики, на этот раз кружевные, которых он не видит по понятным причинам. Материал натягивается на мои намокшие складки и рвется, издавая призрачный звук.