Империя. Дилогия
Шрифт:
— Странно, по-моему, мы все это время говорили вам совершенно обратное.
Постышев скривился и потер ладонью усталое лицо.
— Да но… я не знаю, мне просто отчего-то так казалось. Да ладно, не будем об этом. — Он с шумом втянул и выдохнул воздух, будто вместе с выдохом выводя из организма что-то чрезвычайно вредное, и повернулся к Филиппу: — Так что вы хотели мне сказать?
Филипп сделал приглашающий жест рукой:
— Давайте покинем это место, все-таки здесь медицинское учреждение.
Вскоре они добрались до зимнего сада, расположенного неподалеку от клиники, и уселись на лавочку.
— Я бы хотел уточнить у вас, Виктор Андреевич, как вы относитесь
Постышев пожал плечами:
— Я же уже говорил об этом, в тот день… — тут он запнулся, но быстро нашел в себе силы продолжать, — и могу подтвердить еще раз. Я не вижу никакой трагедии в том, что во главе государства станет такой человек, как Ярославичев, а как он будет называться… В конце концов, Его Высочество действительно самый блестящий лидер из всех, кто сейчас пытается взобраться на вершину. — Постышев оживился. — Кто-то, по-моему Аристотель, исследовав все формы правления, пришел к заключению, что наиболее эффективной является именно абсолютная монархия. При условии, что монархом будет сильный и талантливый руководитель. А уж в этих качествах Ярославичеву не откажешь. Так почему бы нам не попытаться проверить правоту старика? А то, что договор персональный, дает нам возможность потом, после, как мне хочется думать, нескорой смерти Дмитрия Ивановича определиться с тем, насколько была удачна эта попытка и нужно ли нам и дальше сохранять монархию.
Филипп кивнул, стараясь, чтобы на его лице не отразилось и намека на то, что он воспринимает слово «нескорой» несколько иначе, чем собеседник. В принципе, Постышев рассуждал абсолютно логично, разве что делал он это в пределах имеющейся у него информации.
— Что ж, я рад, что в этом наши мысли совпадают. Видимо, вы пришли к этому выводу, изучая имеющуюся у вас, не сомневаюсь, уникальную информацию. Но тут есть некая опасность. Вы знаете, что информация — оружие обоюдоострое. Причем в ваших руках имеется самый мощный арсенал этого оружия. И оно может быть использовано для того, чтобы сорвать наш шанс проверить на практике правоту старика Аристотеля.
Подполковник насторожился:
— То есть что вы предлагаете?
Филипп некоторое время помедлил, а затем заговорил самым что ни на есть проникновенным голосом:
— Виктор Андреевич, вы проделали гигантскую работу. Нам удалось ознакомиться только с частью имеющегося у вас материала, но мы уже представляем, какие интересные вопросы вертятся у вас на языке и как вам хочется задать их Его Высочеству. И я уверен, что он будет рад побеседовать с вами на эту тему. Но, я думаю, вы понимаете, что в ближайшие несколько месяцев у него вряд ли найдется время для серьезного и обстоятельного разговора. — Тут Гранин слегка смодулировал голос, переведя его на более низкую частоту. — Более того, как я уже говорил, некоторая часть имеющейся у вас информации может создать для него дополнительные трудности.
Эти голосовые модуляции вновь вызвали у Постышева приступ чувства вины. Он нахмурился и тихо спросил:
— И что же вы предлагаете?
Филипп улыбнулся и пожал плечами.
— Да в общем-то ничего.
— То есть?
Гранин развел руками:
— А вот так вот. Я поставил перед вами проблему, которую считаю достаточно важной и решение которой, по моему мнению, находится всецело в вашей компетенции. А что и как предпринять — решать вам, и только вам. — С этими словами Филипп поднялся на ноги и, коротко кивнув, направился к выходу из зимнего сада, оставив Постышева наедине с его расстроенными мыслями. Уже у самой двери он на мгновение приостановился и бросил быстрый взгляд на своего покинутого
Эпилог
(Десять месяцев спустя)
Ярославичев стоял на самом верху Боровицкой башни, в проеме башенной двери и смотрел вниз, на Соборную площадь. Там, напротив трибун, выстроенных у Грановитой палаты, выравнивались строгие шпалеры Преображенского, Семеновского и Измайловского полков, а чуть поодаль цокал подковами по брусчатке эскадрон кавалергардов в новеньких, с иголочки мундирах. По идее, Дмитрий Иванович Ярославичев должен был сейчас находиться у себя в кабинете, в Большом Кремлевском дворце и готовиться к церемонии коронации. А вместо этого человек, которому спустя три часа предстояло стать новым русским императором, стоял в одиночестве на самой верхотуре и смотрел на Кремль.
— Что с тобой, Дмитрий?
Ярославичев оглянулся:
— Здравствуй, Ирина.
Тучина, так внезапно и незаметно появившаяся на башне, подошла ближе и с тревогой заглянула ему в глаза.
— Что-то случилось?
— С чего ты взяла?
Тучина пожала плечами:
— Ну, не знаю, просто вся охрана стоит на ушах. Этот мальчик, Филипп Гранин, гоняет своих ребят, как драных котов, пытаясь выяснить, как и куда ты мог исчезнуть.
Ярославичев усмехнулся:
— Я путешествовал по здешним катакомбам еще тогда, когда эта крепость была раза в два меньше, а ее стены были сложены из белого камня. «Москва Белокаменная» — это из тех времен, дорогая.
Тучина удивленно воззрилась на него:
— Ты хочешь сказать…
Ярославичев рассмеялся:
— Да нет, я никогда не был русским царем. ТОГДА я числился итальянцем. Просто для производства крупных работ русские всегда приглашали лучших специалистов со всего мира, а в то время лучшими каменщиками считались итальянцы…
Они помолчали, потом Ярославичев негромко спросил:
— Как дела в университете?
Тучина очнулась от размышлений и усмехнулась.
— Кембридж снова прислал предложение об обмене студентами.
— Который раз по счету?
— Двенадцатый.
Ярославичев качнул головой:
— Настырные. Оксфорд, насколько мне помнится, остановился на семи, Сорбонна — на восьми, а Гарвард и Йель подвели черту на десятом…
Внизу грянул военный оркестр. Трибуны уже практически заполнились народом. Ярославичев вздохнул:
— Ладно, Ирина, пошли. Не хватало еще, чтобы я опоздал на собственную коронацию. И так уже «свободная» пресса обвиняет меня во всех смертных грехах.
Тучина опять усмехнулась.
— Потерпишь. Во всяком случае, после того как ты выволок из этих катакомб на свет божий и представил Земскому Собору византийскую библиотеку, привезенную в Россию царевной Софьей, которую все здесь отчего-то называют библиотекой Ивана Грозного, никто больше не сомневается, что ты как минимум имеешь отношение к роду Рюрика. — Ирина вдруг остановилась. — Слушай, а может, ты действительно имеешь? Почему ты назначил коронацию именно на семнадцатое июля?
Ярославичев иронически улыбнулся: