Имперская гвардия: Омнибус
Шрифт:
Эту планету не зря классифицировали как мир смерти.
— По расчетам вы не сможете выиграть этот бой. Такая задача вам и не ставится. Ваша цель — заставить врага дорого заплатить за победу.
Противник обладает огромным превосходством в средствах. Но с каждой секундой, пока вы противостоите его орудиям, вы истощаете его средства. Вы делаете его слабее.
Цена же за этот успех с нашей стороны — лишь тот ресурс, который доступен нам в избытке и легко восполним. Эта цена — то, что и так по праву принадлежит Императору. Слава нашему Отцу, нашему Защитнику.
Сегодня
Речь генерала завершилась резким металлическим звуком фанфар.
Теперь молодой солдат видел их. Точнее, он видел тучу пыли, клубившуюся над горизонтом, предвещавшую приближение вражеской армии. Порывистый ветер донес до него злобный рев машинных духов. Скоро ему придется сражаться, в первый раз за свою недолгую жизнь.
Его первое поле боя. И почти наверняка последнее.
Молодой солдат был обучен — более того, он был рожден — не проявлять страха. Но значит ли это, что он не чувствовал страха? Он был обучен не задавать вопросов, но значит ли это, что он не задумывался над вопросами? Задумывался ли он над ценностью человеческой души?
Город был потерян уже давно. На самом деле, тысячелетия назад.
Насколько знал молодой солдат, город не представлял никакой ценности — ни стратегической, ни в плане ресурсов. И все равно солдат умрет за этот город, потому, что для этого он и рожден. Это не только его долг, это его судьба.
И, в конце концов, этот город был для него домом — по своему — хотя до сего дня солдат даже не видел неба над ним. Бесчисленные поколения его народ сражался и умирал здесь, за эту бесплодную землю под ногами. Каждый служил одной и той же непостижимой великой цели, каждый искал искупления для этого проклятого Богом-Императором мира.
Родного мира молодого солдата. Единственного мира, который он знал.
Мира смерти по имени Криг.
Где-то в руинах нечто было разбужено грохотом боя. Что-то, что спало много ночей и много дней, и давно уже должно было умереть. Нечто, чему едва хватило силы поднять свою круглую голову. Но все же оно подняло голову и напрягло мышцы своих полуиссохших конечностей, оторвав брюхо от земли. Пыль и мусор посыпались со спины твари, когда она встала на ноги.
Оно было мертво. По крайней мере, все равно что мертво. Поддерживаемое одним лишь непреодолимым биологическим императивом. Первобытной потребностью, которая не дала бы твари покоя, пока не была бы удовлетворена. Потребностью обеспечить дальнейшее существование своего генетического материала.
Потребностью размножения.
Атакующие солдаты исчислялись тысячами.
На поле боя перед ними двигались — и частично защищали их — легко бронированные машины. Молодой солдат насчитал шесть или семь машин. Немного, и с такого расстояния они казались ветхими, едва исправными.
Но в башне каждой машины сидел стрелок, и не было оснований сомневаться, что тяжелые стабберы в башнях вполне исправны.
Однако наиболее страшным зрелищем были сами солдаты, маршировавшие шагом, в полный рост, держа лазганы на плече, явно не обращая внимания на риск, которому они подвергались. Как будто они знали, что непобедимы. Их лица были скрыты противогазами. И не случайно это придавало им вид черепов с пустыми глазницами, символов самой смерти.
Конечно, эти солдаты были всего лишь людьми. Молодой солдат знал это, как и все остальные. Он знал этих людей, многих из них, всю свою жизнь. Правда, он не мог сказать, с кем именно из них он рос, учился, тренировался, проходил строевую подготовку. Как и у него, у этих солдат не было имен. И не было лиц.
Как сила стихии — неумолимая, неостановимая — Корпус Смерти Крига накатывался на одинокую позицию молодого солдата.
— Ждите, — предупредил голос генерала, усиленный вокс-аппаратом. — Не стреляйте, пока нельзя будет вести огонь с максимальной эффективностью. Выстрел, сделанный слишком поспешно — это выстрел, потраченный зря.
Молодой солдат был воспитан не проявлять страха.
Но большинство людей сейчас побежали бы или по крайней мере, застыли бы от ужаса.
— Лучше умереть с полностью заряженным оружием, чем потратить боеприпасы зря. Ваше оружие всегда может быть подобрано и использовано снова.
Молодой солдат прятался в полуразрушенной кирпичной башне. Он не проявлял слабости. Он держал наизготовку свой стандартный лазган М35, упирая приклад в плечо. Он продолжал сидеть в неподвижном положении, от которого сводило мышцы, держа палец на спусковом крючке. Он ждал.
Звук привлек внимание твари. Она резко повернула круглую голову, и уставилась внимательными глазами в пыльный сумрак.
Недавно рядом обрушилась стена вместе с куском потолка. Обломки все еще осыпались. И снова этот звук, громко раздававшийся в пыльной тишине. Скрежет камня по камню. Звук движения в обломках.
Вот оно! Силуэт судорожно дергающейся руки в перчатке. Тварь немедленно бросилась туда. Она передвигалась на двух ногах, но согнувшись, используя две руки и две клешни чтобы сохранять равновесие и двигаться быстрее.
Там было то, что она искала, именно то, что так нужно было твари. Жизнь!
В обломках лежал человек, придавленный потолочной балкой, обвалившейся ему на грудь. Он пытался освободиться, но ему не хватало сил. Тяжело вздохнув, он затих. Он даже не отреагировал на появление твари, угрожающе нависшей над ним. Если бы она не была в таком отчаянном положении…
Существо устремило пронзительный взгляд на свою жертву. И увидело свои отражения в паре темных линз. Глаза жертвы были скрыты, и тварь не могла понять, действует на человека ее гипнотизирующий взгляд, или нет.
В любом случае, человек едва ли мог сопротивляться.
Тварь в предвкушении облизала слюнявым языком клыки, разыскивая трещину в броне человека, уязвимое место. Место, в которое можно ударить, чтобы передать свой самый ценный дар.
Если бы существо было не столь растеряно, оно бы поняло, что его усилия тщетны.