Имперский сыщик. Аховмедская святыня
Шрифт:
– Приказано его благородие до дому снести. Скажете куда положить, я и пойду, - напирал Мих.
Хозяйка, за минувшую минуту перебравшая в голове все виды смерти, которые могут с ней произойти, мучительные в особенности, пребывала в состоянии тихой истерики. Но и незнакомец отступать не намеревался. Напротив, в своей требовательности он становился все сердитее.
– Живет где благородие?
– Рыкнул он.
Справедливости ради, Мих все еще пытался вести себя учтиво, но в глазах одинокой пожилой женщины уже плескалось такое море отчаяние, что появись здесь сам Государь Император, то на хозяйку это не произвело бы ровно никакого впечатления. Однако короткий вопрос
– Наверху. Последняя комната справа.
Зеленая босая ножища наконец убралась с порога и дверь, с удивительной для старушки прытью, захлопнулась. Огроменная туша с бездыханным, а скорее всего уже и убиенным Витольдом Львовичем, направилась наверх, натужно скрипя ступенями.
Мих поднялся на третий этаж, и наученный советом доброй женщины, направился к нужной двери. Шарить по карманам благородия орчук не стал, воспитание не позволило, он лишь тяжело надавил на дверь, и замок, бывший совсем плохеньким, податливо скрипнул и полетел вместе с щепой от косяка на пол.
"Квартиры", о которых обмолвился дворянин, представляли собой две комнатки. Первая, ее Мих окрестил приемной, имела стол в середине, заваленный книгами и картами, старый продавленный диван и два гнутых стула. Вторая, совсем темная, вследствие чего орчук ударился коленом о нечто твердое, была спальней с пружинистой панцирной кроватью. Туда Витольда орчук и свалил. Походил вокруг, нашел и запалил лучину и вернулся к забывшемуся аристократу.
Орчук потрогал лоб и поцокал языком. Его благородие охватил лихорадочный жар. Бедняга все время намеревался куда-то устремиться, дергал ногами и руками, пришлось Миху попридержать его. Когда высокородный немного успокоился, орчук осмотрел комнаты тщательнее и обнаружил пузатый чайник с изогнутым носом. Оторвал от своей рубахи кусок холстины, промокнул его и положил на горячий лоб Витольду Львовичу. Приподнял голову и в довершении всего напоил несчастного водой. После этого его благородие забылся окончательно, изредка беспокоемый короткой и внезапной судорогой, что проходила так же быстро, как и проявлялась.
Пока Мих суетился, в дверь, что была прикрыта, постучали. Звук вышел негромкий, но очень уверенный. Не ТУК-ТУК, как костяшками пальцев обычно обозначаются соседи, а тук-тук-тук, говоривший о самом серьезном намерении пришедшего.
– Не заперто, - сам орчук вышел в переднюю, подняв руки и прижавшись к стене.
Предчувствие его не обмануло. В дверях стоял околоточный надзиратель с городовым. В руках, низенький даже по сравнению с обычными людьми, чиновник держал самый настоящий револьвер. У его помощника тоже кобура была, однако гулял там один лишь ветер. Про то каждый мальчишка знал, что низшим полицейским чинам вроде как и положено огнестрельное оружие, но возможностей всех снарядить пока у власти не было. Так и ходили с одними шашками.
Миху повезло, околоточный оказался хоть и сердитым стариком, но все же с разумением. Пистолета с зеленого здоровяка он не свел, но рассказ о дуэли выслушал. Более того, сам в спальню прошел, пощупал пульс и послушал дыхание его благородия. Орчук все это время перед городовым стоял ни жив, ни мертв. А как иначе, эти обучены враз шашку из ножен доставать, почти все из отставных солдат и унтер-офицеров. Дуру включи, да дернись, тут тебе конец и придет.
Как раз, когда самый страх пошел, Миху в голову мысли опять глупые полезли. Вот убьет его сейчас городовой, как есть мундир испачкает. Аж жалко. Черный, ладно пригнанный, не иначе на заказ сшитый. Вон у него какой рост - почти три аршина, выше самого орчука.
– А это не ты ли часом Терентия, присяжного поверенного сын?
– Вернулся околоточный.
– Истинно так, Ваше благородие, - отозвался Мих.
– Хороший был человек. Значит, звать тебя Михайло. Слышал я о тебе, слышал, да не думал, что встречу. Вы же с отцом где-то на Старых Вешках жили?
– Да, у папеньки там контора была. Сейчас я на Никольской обитаю.
– Эк, тебя занесло, - крякнул околоточный.
– А я Артьемий Кузьмич. Твой отец в свое время моего брата... Ну да ладно, - он собрался, справившись с нахлынувшими чувствами, и продолжил с некоторой суровостью.
– Раз уж взялся за его благородием смотреть, остаешься с ним. Утром я зайду справиться. Это ж надо чего учинить, дуэль до Поглощения?! Скандал будет, скандал.
– Но я...
– И не спорь, Михайло, не спорь. Только в память об отце тебя в участок не забрал. Замечательный был человек, тебя вот вырастил.
Околоточный не слушая возражения, махнул городовому и уже из парадной крикнул.
– Зайду утром!
Мих уселся на стул и сложил могучие руки на скатерть. Что ж, действительно, как говаривал его отец: "утро вечера мудреннее".
Глава 2. Где Мих становится ярыжкой, а Витольд Львович и того больше
Утро не принесло ни мудрости, ни облегчения. Напротив, началось с крика, что возвестило как минимум об убийстве или намерении оного.
Хозяйка, за семь часов вовсе не сомкнувшая глаз, затаилась в парадной у затворенной двери с разбитым замком. Она несколько раз посылала ночью за околоточным, но вскоре явился Тишка-городовой, которого она с детства знала, и сказал, дескать, "если она, ведьма старая, не отстанет от Его благородия, то он ее за седые волосья оттаскает да в околоток заберет".
А ей, бедной душе, все казалось, что ходит вокруг кто-то. В окна заглядывают, будто даже внутрь сунулись, но она себя обозначила. Выругалась со страху, как обычно только чертей бранным словом поминают, да лопату, Бог весть каким образом у нее подле двери оказавшуюся, поближе прижала.
Так и вздрагивала от каждого шороха несчастная. А утром, как только половицы заскрипели да рожа зеленая вышла прочь, взметнулась наверх, позабыв про преклонные года. Думала, загубил проклятущий Витольда Львовича. По правде сказать, даже немного надеялась, чтобы потом околоточному вместе с Тишкой под нос пальцем ткнуть да изречь: "Я же говорила". Но разочаровалась, а одновременно с тем успокоилась - хоть и бледный, обессиленный, но Меркулов все же еле слышно дышал. Хорошо к себе успела вернуться, как крокодил обратно воротился. Нос хозяйки уловил приятный дух каши, и она справедливо решила, что образина намерился отравить ее постояльца. Прокралась к самой двери, заглянула в щелку, что после поломки замка образовалась. Только стала наблюдать, как раздался крик.
Меркулов, пошатываясь, стоял в ближней к выходу комнате, опираясь плечом о стену и прикрыв рукой рот. Его лицо выражало крайнюю степень смущения от своего испуга, вырвавшегося наружу. Зеленокожий возвышался перед ним, покорнейше опустив голову.
– Кто вы?
– Спросил Меркулов. Его голос, удивительно звонкий, как у мальчишки, разорвал тишину, окутавшую комнату после вскрика.
– Михайло Бурдюков, Ваше Благородие. Но все кличут Михом.
– Орчук?
– Заинтересованно то ли спросил, то ли вслух подумал Витольд Львович.