Имя для сына

Щукин Михаил Николаевич

Владимир Семенович сел за стол, положил перед собой толстый, в кожаном переплете, еженедельник и старую ручку с вечным пером.

Нина Сергеевна расстелила перед Савватеевым на столе макет и стала показывать, где какие материалы. Нина Сергеевна всегда торопилась, всегда спешила, и ей некогда было на себя глянуть. Жиденькие, крашеные-перекрашеные волосы растрепались, руки измазаны в типографской краске, где-то шоркнулась об стенку, и теперь сзади на черной юбке белело пятно. Мужчины улыбались и отводили взгляды, подсказать, чтобы отряхнулась, было как-то неудобно. Ничего, забежит

после планерки в типографию или в корректорскую, там женщины подскажут.

Последним пришел завсельхозотделом Косихин. Молчаливый, с вечно хмурым взглядом. До редакции, куда его перетащил Савватеев, Косихин работал агрономом, и здесь, на новом месте, он все делал, как на поле, по-крестьянски обстоятельно и неторопливо.

— Все собрались, мальчики? Давайте начинать. — Нина Сергеевна отпорхнула от редакторского стола и примостилась за общим. — Субботний номер. Вторая полоса вся. На третьей… на третьей… Рябушкин, а где ваш материал по ПМК?

— Мой материал, Нина Сергеевна, в корзине. Да-да, в примитивной проволочной корзине, куда плюют и бросают окурки.

— А можно без ваших вечных шуточек?

— Я завернул статью, — спокойно сказал Савватеев. — Не пойдет.

— А, ну тогда ладно. Я что-нибудь найду. Тут запас еще есть.

Номера на следующую неделю планировали и утрясали долго. Потом Савватеев разносил Нину Сергеевну за ошибку в сегодняшнем номере, наконец утих, закурил и совсем успокоился.

— Хватит, наговорились, работать пора. У кого вопросы?

— Мне надо завтра в Полевское съездить, с письмом разобраться, — официальным голосом и стараясь не смотреть на редактора, сказал Рябушкин.

— Какое письмо?

— От механизатора, Самошкин фамилия. По райпо.

— Письмо отдай Агарину. Он поедет.

— По всем статьям попал я, Павел Павлович, в вашу немилость. Куда мне теперь, «зноем палимому»?

Савватеев, дымя «беломориной», неопределенно махнул рукой — мол, иди куда хочешь.

— Спасибо и на этом. — Рябушкин нахохлился и замолчал.

— Все свободны. Агарин, останься.

Когда все, кроме Андрея, вышли, Савватеев потряс крупной седой головой, потер лоб и поморщился. Редактор молчал, и Андрей ждал, когда он заговорит.

Молчание затянулось. Наконец Савватеев, словно очнувшись, поднял глаза. Они были усталыми и грустными.

— Там письмо от Самошкина. Ты повнимательней, поподробней с мужиком поговори. Мудрят наши торгаши чего-то.

— Павел Павлович, у Рябушкина лучше бы получилось, чем у меня.

Савватеев снова надолго замолчал, и Андрей не решился нарушить это молчание вопросом. А хотелось ему спросить: что происходит между редактором и Рябушкиным? Домыслы о пенсии и о желании тихой жизни он откидывал сразу. Не лезет ни в какие ворота. Не такой он человек, Пыл Пылыч.

Крутоярово — не город, не деревня, так, среднее что-то. Многие знакомы, все, однако, друг друга не знают. Но есть свои знаменитости, которых знает каждый. Таким был и редактор районки. То ли он сам гнал коней, то ли судьба их подстегивала, но казалось, что Пыл Пылыч всегда торопился, боясь опоздать… В пятнадцать лет — лесоруб, стахановец, в восемнадцать — секретарь райкома комсомола, в двадцать — командир разведроты, в двадцать пять — председатель райисполкома, в двадцать семь — студент. Были еще и другие должности. В начале шестидесятых за статью, которая шла вразрез с официальной линией, он был исключен из партии, снят с редакторов и работал в Крутояровском леспромхозе простым лесорубом. Потом времена изменились, Савватееву вернули партийный билет и снова назначили редактором.

Все это Андрей хорошо знал и всегда любил Пыл Пылыча, с самого первого дня работы в редакции. Поэтому и не мог согласиться со словами Рябушкина. Не принимала их душа.

— Значит, говоришь, у Рябушкина лучше бы получилось… Видишь ли, Андрей, важно не только как писать, но и с какой душой. Вот все, что я тебе могу сказать. Ты должен сам во всем разобраться и сам все понять. Не хочу я тебе свое мнение вколачивать. Как говорится, иди и гляди. Ну, давай двигай.

3

— Здорово-то здорово, а куда ты в ботинках собрался? Если где сядем, я тебя как отогревать буду?

Так встретил утром Андрея редакционный шофер Нефедыч. Встретил без особой радости.

— Не бойся, Нефедыч, не замерзну. С таким шофером не пропаду.

Тот приосанился. Любил, грешным делом, когда его похваливали. А вот ездить не любил. И Савватеев, не выдерживая, частенько ругался:

— Нефедыч, ты как хитрый мерин: из дому не выгонишь, еле плетется, а домой и понужать не надо — сам скачет. «Апять ряссора паламалась», — передразнивал он его.

— Цела ишшо, — невозмутимо отвечал Нефедыч. — А паламается. Каждый день как заполошные носимся, ремонтировать некогда. А ряссора, она не вечна, хоть и железна.

Сейчас, приосанившись, он глянул вверх, на небо, и сразу сник.

— Куда вас черт тащит в таку непогодь! Кому вы там нужны, без вас не обойдутся.

Ворчал Нефедыч не без основания. В районе свирепствовал буран. Он начал подвывать и закручивать вечером, когда воздух заметно потеплел, потом, к полуночи, завизжал, загукал. И тут же, словно небо прорвалось, густо, большими хлопьями повалил влажный снег. Электропровода натягивались и гудели тугими струнами. То в одном, то в другом месте темноту распарывал частый перебор ярких мгновенных искр от замыканий, они вспыхивали и гасли, не успевая ничего осветить. Стена соснового бора качалась, иногда из глубины или с опушки доносился раздирающий треск, а следом за ним глухой хлопок — значит, выворотило еще одну неустоявшую сосну. Ночью буран не выдохся, разъярился еще сильнее. С крыш полетели плохо прибитые куски шифера.

Поездку можно было отложить на следующий день, но Андрей хотел не только разобраться с письмом, но и побывать на ферме, посмотреть и написать, как работают люди.

В Полевское они пробились только после обеда, когда по трассе прошел мощный бульдозер. Нефедыч так был занят дорогой, что не ворчал, как обычно, ехал молча, лишь иногда сквозь зубы поругивался.

В конторе удалось застать лишь парторга, молодого рыжеватого парня в большущих унтах. Да и тот, натягивая полушубок, уже выходил из кабинета.