Имя мне – Красный
Шрифт:
И тут я поняла, что осталась с детьми одна-одинешенька. Мне казалось, что я люблю Кара, но, по правде говоря, я только лишь хотела его любить. А тоска в голосе Хасана и его боль, которую я сразу же почувствовала, жгли мне сердце.
– Завтра я приведу сюда кадия, янычар и свидетелей, которые поклянутся, что мой брат жив и по-прежнему сражается в горах с персами, – говорил Хасан. – Ваша свадьба незаконна. Вы занимаетесь прелюбодейством.
– Шекюре была женой твоего покойного брата, а не твоей, – сказал Кара.
– Мой брат жив, – гнул свое Хасан. –
– Он не возвращается с войны уже четыре года, и поэтому сегодня утром кадий Ускюдара развел Шекюре. Если твой брат жив, пусть свидетели расскажут ему, что он больше не женат.
– Шекюре не может снова выйти замуж, пока после развода не пройдет месяц. Это противоречит исламу и Священному Корану. Как отец Шекюре мог согласиться на такое бесчестье?
– Эниште-эфенди тяжело болен, того и гляди умрет. А разрешение на брак дал кадий.
– Это вы с Хайрийе отравили старика?
– Мой тесть весьма опечален твоим неблаговидным поведением по отношению к Шекюре. Если твой брат и в самом деле жив, он тоже может спросить с тебя за твои непотребства.
– Это все ложь. Шекюре напридумывала небылиц, чтобы сбежать от нас.
Из дома послышался крик – Хайрийе. Потом закричал Шевкет, их голоса слились в один. Я, сама того не желая, тоже вскрикнула от испуга и, не соображая, что делаю, бросилась в дом.
Шевкет сбежал по лестнице и выскочил на двор.
– Мама, дедушка холодный как лед! – заходился он. – Дедушка умер!
Я подхватила его на руки, прижала к себе. Хайрийе продолжала голосить. Ее вопли слышали и Кара с Хасаном.
– Мама, дедушку убили, – сказал Шевкет.
Его слова прозвучали очень отчетливо. Услышал ли их Хасан? Я прижала Шевкета к себе еще крепче и, не поддаваясь смятению и страху, унесла его в дом. На лестнице стояла Хайрийе; она спросила, как получилось, что мальчик проснулся и смог незаметно выйти из комнаты.
– Мама, ты обещала, что не уйдешь, – заплакал Шевкет.
Мыслями я была там, на дворе, вместе с Кара. Поглощенный разговором с Хасаном, он даже не подумал закрыть калитку. Поцеловав Шевкета в щечку, я еще раз прижала его к себе, вдохнула его запах, погладила по головке, передала на руки Хайрийе и прошептала:
– Идите наверх.
Они ушли, а я вернулась на двор и встала в нескольких шагах от калитки, там, где, как я думала, Хасан не должен меня заметить. Но то ли он перешел на другое место, то ли вообще вышел из сада и спрятался за деревьями на улице, – во всяком случае, он явно меня заметил, потому что стал обращаться теперь и ко мне. Я чувствовала раздражение, но не потому, что это вообще не очень приятно – разговаривать в темноте с человеком, чьего лица ты не видишь; слушая его обвинения, я понимала, что он прав, и чувствовала себя виноватой – точь-в-точь как бывало каждый раз, когда я спорила с отцом. Мало того, я с грустью понимала, что люблю человека, который все это говорит, и оттого злилась еще больше. Аллах, помоги мне! Ведь любовь должна быть не тропой напрасных страданий, а путем к Тебе, разве не так?
Хасан
– Если ты сейчас по своей воле вернешься в дом своего настоящего мужа, – снова заговорил Хасан, уже совершенно другим голосом, – если вместе с детьми тихо-тихо, пока никто не видит, вернешься домой, то я забуду все, что узнал этой ночью, и все тебе прощу: и этот незаконный брак, и совершенные тобой преступления. И мы будем с тобой ждать возвращения брата – терпеливо, год за годом.
Пьян он, что ли? В его голосе было что-то настолько детское! Я испугалась, что подобное предложение, сделанное мне в присутствии мужа, может стоить Хасану жизни.
– Ты меня слышала? – крикнул он из-за деревьев.
В темноте я не могла толком понять, где он находится. О Аллах, помоги грешным своим рабам!
– Я же знаю, Шекюре, что ты не сможешь жить под одной крышей с человеком, убившим твоего отца.
Я вдруг подумала, что убийцей мог быть Хасан. А сейчас, должно быть, он просто издевается над нами. Он настоящий шайтан, от него всего можно ожидать… Хотя, может быть, я и ошибаюсь.
– Послушай, Хасан-эфенди, – сказал Кара в темноту. – Моего тестя действительно убили. Какой мерзавец это сделал, неизвестно.
– Убили-то его до свадьбы, не так ли? – отозвался Хасан. – Видать, он был против вашей затеи, против мошеннического развода и лжесвидетельства, вот вы его и убили. Если бы Эниште-эфенди считал Кара достойным человеком, то выдал бы за него свою дочь давным-давно, а не сейчас.
Поскольку Хасан много лет жил в одном доме со мной и моим мужем, ему было очень многое известно о моем прошлом. Хуже того, он с пристрастием ревнивого влюбленного помнил все, о чем мы с мужем когда-либо говорили, о чем сами давным-давно забыли или хотели бы забыть. У нас было слишком много общих воспоминаний, и я боялась, что, если Хасан сейчас начнет перебирать их, я почувствую, что Кара – совершенно чужой мне человек.
– Мы подозреваем, что убийца – ты, – продолжал Кара.
– Нет-нет, это вы его убили, чтобы пожениться. Это яснее ясного. А у меня для этого не было никаких причин.
– Ты убил его, чтобы мы не смогли пожениться. Узнав, что он дал согласие на развод Шекюре и на нашу свадьбу, ты лишился рассудка. А ведь ты и так был зол на Эниште-эфенди за то, что он убедил дочь вернуться в отчий дом. Ты захотел ему отомстить. К тому же тебе было отлично известно, что, пока он жив, Шекюре тебе не видать.