In vinas veritas
Шрифт:
33
После завтрака под надзором невозмутимого Джеффа Тараторкина, вежливого раскланивания со свежевыбритым налысо агентом, очереди из припасенных камней по злобно гадящему баклану мы добрались, наконец-то до Сашиной капитанской каюты.
Заваренный вкрутую чай «Сэр Кент» с доброй порцией гречишного нижненовгородского меда и каплей коньяку пoтом погнало из нас «кирзу», как говорил в старые добрые советские времена второй механик по прозвищу Юрий Нисанович. А жизнь-то налаживается!
— Помню только, как мы с тобой порицали стойкого вышибалу, препятствовавшего нашему входу в дым, музыку и веселье. Причем, по-русски, — пожимал плечами старпом
— Теперь ясно, почему он нас не пускал: он просто не знает русского языка, негодяй, — засмеялся я. — А как на нас напала банда кожаных олигофренов, не помнишь?
— Ну почему же, их милостиво натравила на нас добрая официантка — мутант, по совместительству, Кэтрин. Все прекрасно помню. Только вот, сдается мне, если наши художества дойдут до руководства компании — полетим мы домой следующим самолетом.
— Ну, Александр, не стоит бить ушами по щекам, как говорил Ося Бендер. Ничего превратного мы не совершили. И не совершим! Будем трудиться в поте лица, оправдаем высокое звание российского моряка — контрактника. Только вот скажи мне, пожалуйста, одну очень важную вещь.
— Спрашивай. Всем, что в памяти запечатлено — поделюсь с тобой. Ну, а что мимо — не обессудь — значит, мимо.
— Ночью к тебе приходил тот странный тип, что еще обозвал тебя «мечником»? — спросил я, несколько стесняясь абсурдности вопроса: какой нормальный человек будет интересоваться неестественными явлениями?
— Сегодня я спал, как младенец: в одежде и поперек кровати. Может, и приходил кто — но его явно отогнала моя белочка, — ответил Саша.
— Это как? Переведи! — потребовал я.
— Моя белая горячка ночью удостоила меня зрелищем, под названием ночь в парке. Да ничего я не видел, никто не беспокоил — спал себе и не жужжал.
— Тебе везет! — проговорил я и поделился своими ночными кошмарами. Большую их часть я до настоящего момента не помнил, но теперь, восстанавливая сравнительную хронологию, вспомнил, наверно, все. Рассказ мой был долог и изобиловал мрачными черно-белыми готическими подробностями. Чтоб веселей было воспринимать. Все события были тесно связаны с моими ударными ощущениями: нечаянно перевалился через кровать, рухнул под подоконник, досадил коленку и тому подобное.
— Круто тебя вставило! — восхитился Саша. — И что же такое мы пили вчера в баре, что такой приход нарисовался?
— Скажу тебе свежую мысль, но ты, пожалуйста, не смей смеяться, — доверительно сообщил я.
— Да ни боже мой, не посмею смеяться даже в душе! — заверил меня старпом. И, чтобы доказать всю свою серьезность, зажал рот ладонью.
— Нас пытаются использовать.
— Действительно, идея свежа. Но, по-моему, где-то я ее уже слышал, — сказал Саша и начал делать круговые движения указательным пальцем, словно разгоняя свою память. — Точно! Наш друг поп под кодовым именем «Двуликий Анус», да пусть ему будет спокойно в его африканских миссионерствах, предлагал нам подобную же версию.
— Именно! — возликовал я. — Предлагая по этому поводу хлопнуть по маленькой.
И, в ответ на недоуменный взгляд своего коллеги, добавил:
— После обеда.
Саша со вздохом поднялся и принялся расхаживать по каюте. Мысли, терзающие его в этот момент, показались мне знакомыми и очевидными: этак можно и спиться ненароком. Я разделял его страхи и опасения полностью, потому как сам к алкоголю относился не отрицательно. Но предпочитал всего в меру. Жертвовать своим положением, пусть даже не всегда стабильным, семьей и самоуважением в угоду зеленому змию я отнюдь не собирался. К тому же всю свою жизнь очень страдал от похмельных синдромов, если случались накануне нечаянные переборы в дозе. Но тут дело было в другом. Не знаю, насколько я был близок к истине, но в состоянии алкогольной псевдопрострации мне было гораздо легче общаться с сомнительной личностью, посещающей нас дождливыми валлийскими ночами. Я всегда был уверен, что могу противостоять гипнозу, но тут дело было сложнее. Абсолютно трезвому мне было крайне некомфортно себя чувствовать, разговаривая с призраком. Воля моя терялась где-то без остатка, полностью парализованная тяжелыми словами — приказами. Выкрутасы Кэтрин, вой баньши и прочие увеселения тяжким бременем ложились на мой рациональный разум. Конечно, надо было провести эксперимент, дабы утвердиться в своих предположениях, но я был почти уверен, что, будучи пьяным, я сохраню гораздо больше способности рассуждать трезво. Такой вот парадокс. Это я и поведал своему корешу.
— Ладно, пес с ним, со здравым смыслом и антиалкогольной кампанией. Посмотрим. Завтра все равно нам надо быть в хорошей форме, поэтому сегодня поставим твой эксперимент. В смысле трезвости. Ну а потом нам пару ночей не придется нормально спать, так как придет долгожданный «Брамблилиф», и мы нырнем за длинным рублем в пучины нечистот и отработанного масла под плиты настила машинного отделения. Тебе, конечно, не привыкать, а вот я, если честно, немного волнуюсь, — ответил мне старпом.
— Дерьмо убирать — дело нехитрое. За полчаса освоишь смежную специальность, не сомневайся. Это и хорошо, что работа начнется, а то заколебало мне уже, если быть откровенным, — подвел итог нашим планам на будущее я.
Дождь все никак не унимался. Голова напоминала о вчерашних возлияниях тупой болью. Похмелье наваливалось тяжелым грузом депресняка. Чтобы избавиться от тоски я метался из угла в угол: навестил Стюарта, навязывая ему свои услуги в переноске тяжестей, попросился у «Скотины» попрыгать вместе с ними в воду, закупил куриные ножки в магазине, чтобы готовить нам обеды. Стюарт был занят подготовкой к операции с «Брамблилифом», поэтому никакой тяжести для меня найти не смог. «Скотина» вежливо отказал, мотивируя отсутствием гидрокостюма моего размера. Саша в это время блаженно спал, демонстрируя штурманский профессионализм. За обедом мы к коньяку не притронулись, несмотря на мое былое предложение. Единственным развлечением стало то, что я поведал старпому, что мы, по все видимости, в нашем горячо любимом отеле имеем дело с нечистой силой. Силой, которая опирается на сверхъестественные возможности, силой, которой руководит одна небезызвестная личность, и имя которой нам известно. Во всяком случае, псевдоним. Саша сначала недоверчиво засмеялся, когда я впервые употребил это слово, но потом согласился с моими раскладками:
Наберется не так уж и много людей, с трепетом относящихся к слову «Индия», разве что сами индусы. Ну а эти парни имеют достаточно характерные физиономии, даже упуская из внимания мишени во лбах и традиционные одежды. Про женщин в сари разговор, само собой не велся. До неприличия черные жесткие волосы, кожа не просто коричневая, а очень коричневая, даже с каким-то синим отливом, глаза навыкате ожесточенно карего окраса с чуть ли не розовыми белками, ультрамариновые губы — разве это портрет европейца? В нынешнем космополитическом положении, вообще-то, возможно и так.
И, наконец, несколько характерных деталей, дополняющих словесный портрет. Ночной гость легко отвечал на вопрос: «Кто ты?» — «Никто». Можно предположить, что это имя, или, по крайней мере, намек на него. Вдобавок, капитан. В довершение всего упомянутый мною «Нед Ленд» был точно охарактеризован, как «чертов китобой».
К чему же ведут все эти раскладки? Конечно же к господину Жюлю Верну с его «Двадцать тысяч лье под водой». Там на «Наутилусе» всем верховодил капитан «Никто», а точнее, старина капитан Немо. И если наш незнакомец не является капитаном Немо, все-таки столько лет прошло, то старательно ему подражает. Хотя, какой смысл кому-то подражать?