In vinas veritas
Шрифт:
Но не все так просто в этом мире. Пуля — дура, штык — молодец. Одинокая дура, не имеющая на счастье беглецов никакого отношения к «дум — думу», вылетела из ружейного дула бдительного англичанина, увидевшего в проблесках лунного луча странную пару, спешащую в противоположную от лагеря сторону. То ли стрелок был отменный, то ли судьба решила подкинуть беглецам шараду, но Немо получил крепкий удар в плечо, да такой, что оба они через голову полетели на землю. Немо подняться сам уже был не в состоянии, зато его таинственный компаньон проявил немалую скорость реакции: запихав в рот целую горсть каких-то листьев, он начал их отчаянно быстро пережевывать. Одновременно он освободил от ветхой одежды раненное плечо своего спутника и увидел, что входное отверстие имеется, а выходного, увы, нет — пуля попала уже на излете. Кровь пока не сочилась, но временно. Поэтому он вытащил изо рта сгусток пережеванных листьев и заткнул им рану, туго забинтовав лоскутами одежды.
Потом он подхватил на плечи потерявшего сознание Немо и довольно живо засеменил обратно в сторону лагеря англичан, где уже поднялись по тревоге и зажигали факелы — поисковая группа была готова выступать на рандеву.
Очнулся Немо от запаха. Пахло настолько противно, что даже у неискушенного парфюмерными изысками индуса слезы наворачивались на глаза. Однако, первое, что он увидел — это аппетитная сочная хлебная лепешка у самого своего рта. Еще успев подумать: «Куда же опускали эту лепешку, раз она так благоухает?», он впился зубами в пищу. Еда была проглочена мгновенно, но он отдавал себе отчет, что больше есть нельзя, хотя и очень хотелось. Такого же мнения придерживался и его кормилец, который приставил к растресканным губам Немо железную плошку с водой.
Утолив, насколько это было возможно, чувство голода, а, точнее, притупив его слегка, Немо попытался оглядеться, но тут же чуть не взвыл от боли в раненном плече. Рана была перебинтована относительно свежей повязкой. Человек, показавшийся ему смутно знакомым, прижал палец к губам в остерегающем жесте. Немо присмотрелся к нему и вспомнил — это же тот чудак, что в клетке присел рядом, подражая. А чудак заговорил полушепотом.
Он поведал Немо, что сейчас они прячутся невдалеке от лагеря англичан, на краю городка Кандла в сарае, построенном над сбором всех стоков нечистот, впрочем, безразличные к окружающей среде индусы стали сносить в это помещение любые отходы. Теперь здесь такое зловоние, что ни один английский солдат не рискует приблизиться к этому месту на пушечный выстрел. Пулю из плеча Немо этот добровольный помощник извлек, кровь остановил. Повезло, что удалось сразу же заткнуть рану и не оставить после себя кровавых следов — а не то проклятые английские ищейки мигом бы вышли на след. Параипан — так назвался этот плотный, почти толстый человек — пытался в клетке достичь такого же просветления, как и Немо, но не успел. Побежал вслед за предметом своего подражания, заметив, в каком плачевном состоянии тот находится. И его помощь была отнюдь не излишней.
В течение нескольких дней Параипан выходил в город на промысел, добывая немного еды. Немо в это время усиленно пытался восстановить свои силы. Наконец, однажды, он объявил своему помощнику, что им нужно убираться из этого зловонного места. Параипан беспрекословно согласился, не проявляя любопытства, полностью доверяясь решениям своего кумира.
Первым делом они спустились под покровом ночи к реке, которая несла свои мутные воды прямо в океан. На берегу они украли маленькую утлую лодчонку под косым парусом и, никем не потревоженные, выбрались на стремнину. Параипан сосредоточенно рулил, Немо, отрешившись от всего земного, сидел на носу. Они плыли до самого утра. Рассвет встретил лодку океанской ширью. Даже теперь, когда они прошли последние островки, и береговая полоска становилась все менее различимой, Немо не открыл глаза, а его коллега не пытался потревожить эту очевидную медитацию.
Так они проехали достаточно долго, стоял вполне типичный для этого времени года штиль, берег поглотился горизонтом окончательно, лодка шла под парусом, подгоняемая легким ветерком в абсолютно неизвестном направлении. Параипан начал уже дремать, закрепив руль между коленей, когда на его плечо легла тяжелая рука Немо. Он тогда сказал слова, которые навеки остались в его памяти:
«Теперь мы во власти судьбы. Я свою долю выбрал. Очередь за тобой».
Параипан без колебаний согласился разделить участь, поэтому он даже не очень удивился, когда прямо из воздуха и толщи воды, как из плоского зеркала, начало выплывать нечто. Это нечто было похоже на черную, как деготь, гигантскую сигару, какие он видел у англичан. Но посреди этой сигары появилась огромная, высотой с небольшую гору, шишка, позади материализовался внушительных размеров хвост. Весь процесс появления этого чуда из ничего занял не более пятнадцати минут.
Немо стоял, торжественно скрестив руки на груди. Он готов был хохотать во все горло, но лишь беззвучно шептал:
«Получилось! Хвала Вам, повелители! Месть моя будет страшна! Клянусь преисподней, англичане содрогнутся!»
Тогда он еще не имел никакого понятия, что же такое удалось вытащить на этот свет, но никаких сомнений, что он не сможет справиться с этой чудовищной рыбой, не возникало. Поэтому он уверенно забрался по скобам наверх, где обнаружилась закрытая дверь. Перед дверью в переборке была выемка, куда прекрасно вмещалась ладонь. Немо не попытался заставить запихать туда свою руку оторопевшего Параипана, рискнул сам.
В тот же момент рядом раздался голос, вряд ли принадлежавший живому существу: «Добро пожаловать на борт, капитан. Идентификация завершена. Доступ введен в память». Дверь распахнулась, и два полуграмотных индуса вступили в мир научно технического прогресса. Теперь-то Немо понимал, что эта субмарина — дар будущего, может быть, посланный им самим. Так считать было удобнее всего — ко второму тысячелетию он еще ничего не построил, а, значит, в запасе у него есть еще целая вечность, в течение которой он будет и сыт, и пьян, и нос в табаке.
Судно было полностью автоматическим, способным откликаться на голосовые команды, поэтому казалось живым существом. О мести не могло быть и речи, Немо пришлось несколько лет осваивать возможности, открывшиеся перед ним. Параипан, так тот по первым дням просто в обморок падал, не в силах побороть священного трепета перед морским чудовищем, в недрах которого ему довелось оказаться.
Со временем Немо придумал, почерпнув толику знаний из имеющейся судовой библиотеки, название для лодки — «Наутилус», а сам, стало быть, сделался капитаном Немо. Параипан так и остался безымянным, в смысле, довольствовался тем названием, которое ему присвоили добрые люди с рождения. Зато моментально вырос до старпома, чем несказанно гордился.
Время шло, еды было завались, все свободное время они тратили на освоение свалившейся на голову специальности. Но крайне неуютно чувствовать себя индусу, зауважавшему себя, если у него нет слуги под рукой. Поэтому вскоре на борт, в основном в полубессознательном состоянии, вступили другие люди. Их предпочитали набирать из нищих китайских, малайских, африканских, тех же индийских деревушек. К 1865 году экипаж оказался полностью сформирован.
Однако сказать, что длительное пребывание под водой никак не сказывалось на людях — значит, слегка покривить душой. Некоторые новоприбывшие члены экипажа болели и, так и не успев акклиматизироваться в тесной сплоченной обстановке, самым прискорбным образом умирали. Смертность была достаточно высока по невыясненным причинам.
Другие же люди переживали некоторое внутреннее, а иногда и внешнее, преображение: могли, к примеру, ночью подкрадываться к товарищам и, прокусив ужасно острыми клыками яременную вену, напиться свежей кровушки, нисколько не мучаясь совестью, что укушенный человек без достаточного количества красных кровяных телец начинает себя чувствовать крайне неуютно и через пару минут помирает. Начитанный к тому времени капитан выбрасывал за борт трупы, а кровососов выпускал где-нибудь на безлюдных берегах невдалеке от населенных пунктов: пусть себе резвятся.