Иначе жить не стоит
Шрифт:
Палька ощущал и свое нелепое положение в этом семейном кругу, и свое неумение управляться за столом, и недоброе внимание девчонки. Его подавляло превосходство соперника, которого он до сих пор считал старым, скучным мужем. И все-таки ему было интересно и хотелось использовать неожиданную встречу: Палька был жаден до умных людей.
— А я думаю, узкие переулочки мешают талантливым людям по-настоящему расти и открывать новое!
Он выпалил это громко, вызывающе и оттолкнул тарелку с салатом.
— До некоторой степени мешают, во всяком случае, затрудняют, — задумчиво откликнулся профессор. — Но вот вы все время говорите: новое. Открывать новое, создавать новое. Это
— Может быть, и да, не в этом дело! — не очень вежливо ответил Палька. — Кого бы вы ни взяли в истории науки, каждый, кто открыл что-то новое, — гигант!
Русаковский добродушно покачал головой:
— Знаете, молодой человек, если уж заглядывать в книгу истории прогресса, важнее прочитать в ней другое: эта книга писалась и пишется не только яркими одиночками, но усилиями многих малоизвестных ученых и даже практиков. Что такое гениальное открытие? Это результат многолетних исследований, труда и неудач. Годами идет накопление данных, создаются предпосылки, выясняются направляющие и определяющие положения. Само развитие науки подготавливает новый скачок, требует его, прямо-таки взывает к ученым: реши, найди! И вот на груде накопленных знаний и предпосылок вырастает новое открытие, поворачивающее весь ход научного мышления. Вдумайтесь, как часто открытия совершались почти одновременно разными учеными в разных странах. Значит, открытие «носилось в воздухе», назрело в результате достигнутого уровня…
— Это ясно! — опять-таки без лишней вежливости перебил Палька. — Но поймать то, что носится в воздухе, может только талант с широкими знаниями!
Русаковский быстро переглянулся с женой, как бы соглашаясь с ней в какой-то забавной оценке молодого гостя, и терпеливо ответил:
— Так ведь талант — понятие сложное. Химической формулы не выведешь. Я знал одного юношу, поражавшего всех несомненной талантливостью. А из него ровно ничего не вышло. Ум и способности были, но не оказалось главного — целеустремленности. А вот академика Фаворского в юности считали неудачником, его обогнали сверстники, над ним посмеивались, даже советовали идти в оперетту, благо у него был хороший голос и ему сулили большие деньги. А этот «неудачник» упорно шел к цели и к двадцати пяти годам сказал свое, новое слово в области изомерных превращений — вы, конечно, знаете, — а к тридцати пяти годам стал химиком мирового значения.
Профессор разлил по рюмкам вино и был, видимо, не прочь закончить серьезный разговор, по Палька не отступал:
— Ну и что же? К чему вы ведете?
— К тому, что на пороге науки надо сбрасывать, как туфли у порога мечети, честолюбие и жажду славы, — сказал профессор и снова быстро глянул на жену.
— В мой огород? — грубовато спросил Палька. — Так вам меня обрисовали?
— Вас обрисовали с большой симпатией, но честолюбие я нюхом чую. И не осуждаю, а только… предупреждаю. В истории науки самое гениальное открытие — лишь одна страница. И вписывают эту страницу люди, обуреваемые единственной страстью — найти ускользающую, непознанную истину. Только так — найти истину. Самую малую! Рентген вовсе не собирался потрясать мир открытием невидимых лучей. Он просто заметил, что фотопластинки, несмотря на черную обертку, засвечиваются вблизи от разрядной трубки. Замечали это и другие. Но другие заботливо отодвигали фотопластинки, а Рентген спросил себя: почему? Почему? — вот что двигает познание, а не мечты о перевороте в науке.
— Согласен! — вскричал Палька. — К черту мечты о славе! Но можно ли искусственно ограничивать свои интересы и весь свой век копаться в «частных выводах»?
— Это уж вы полемизируете с Китаевым, а не со мной, — улыбаясь, заметил Русаковский. — Я стараюсь не ограничивать, а расширять интересы моих сотрудников. Но, вступая в науку, надо сказать себе раз и навсегда: «Подарков от нее не жду, а жизнь посвящаю без остатка. Если повезет открыть новую частичку истины, — значит, я большой удачник».
— Так надо стремиться к удаче! Браться за главное! — выкрикнул Палька, размахивая вилкой. — Надо свободно искать и определять, что же ты — именно ты! — хочешь и можешь сделать! А нам утверждают аспирантскую тему еще до того, как мы сами поймем, что нас интересует. А потом поди-ка перемени!
— Однако вы свое нашли и переулочек вас не удержал? — вмешалась в беседу Татьяна Николаевна и подняла рюмку. — За ваш успех, Павлуша!
Русаковский тоже чокнулся с Палькой и спросил, что это такое, за что он охотно, но вслепую пьет.
— О-о, очень интересная идея! — воскликнула Татьяна Николаевна, уверенно завладевая разговором. — Я никогда не выдаю друзей… даже мужу. Но я увлечена идеей Павла Кирилловича, верю в нее… Не будем смущать изобретателя, Олег Владимирович, он сам расскажет тебе, когда захочет.
Ее глаза смеялись.
«Не выдаю друзей… даже мужу». Палька густо покраснел: намек был ясен.
Профессор погрозил пальцем жене:
— Выдавать не выдаешь, а смотри, как смутила молодого человека! Ничего, Павел Кириллович, если есть интересная идея, не робейте. Ухватитесь за нее и работайте. Химия сейчас — царица наук, двадцатый век — век химии. За какую проблему ни возьмись — в ней все ново, все перспективно. Она проникает и в физику, и в биологию, и в космогонию, и в десятки отраслей промышленности, в сельское хозяйство, в строительство… С каждым годом химизация производства будет идти все быстрей и объемней. Быть химиком сегодня — значит стоять в самом центре научного и технического прогресса.
— В самом центре?
— Конечно! Вот вы говорили о механике и черте в ступе. Механики сейчас решают десятки своих проблем с помощью химии, а черт в своей ступе тоже, вероятно, смешивает разные элементы для какой-нибудь чертячьей химической реакции?
Татьяна Николаевна рассмеялась и подбавила Пальке салата и вина, но Палька не замечал ее забот.
— Если химия проникает во все науки — значит, тем более химик должен быть исключительно широк?
— И конкретен! Вот вы химик по углю. Пока уголь просто сжигали в топках, химия казалась почти ненужной. Но именно химики научили человечество извлекать из угля смолы, масла, бензол и сотни химических продуктов, от аммиака до карболовой кислоты, от взрывчатки до лаков, украшающих мебель. Химия извлекла из черных глыб угля белые кристаллы нафталина и вязкую массу гудрона, устилающую шоссе. Если не ошибаюсь, больше трех сотен химических продуктов из одного угля!
Татьяна Николаевна потихоньку зевнула и предложила выпить за химию.
— Признайся, этим тостом ты хочешь от нее отделаться! — пошутил Русаковский. — Она тебе порядком надоела!
Татьяна Николаевна кивнула головой. Палька возмущенно поглядел на нее и, азартно чокнувшись с профессором, продолжал:
— Все это я знаю. Знаю и то, что уголь научатся перерабатывать под землей. Даже очень скоро научатся! Но возьмите то, что сделано химиками в области угля. Оно же сделано потому, что большие умы, гении, открыли новые законы, установили механизмы и законы химических реакций, научились получать тела заданных свойств и структуры. Чистая наука, да? Так кто же будет двигать ее, если новые кадры разбросаны по переулкам?