Индийская страсть
Шрифт:
Раджа поддерживал с англичанами отношения любви-ненависти. Он восхищался ими, но в то же время они его отталкивали. Джагатджит считал, что колонисты утратили память, напрочь забыв, какими грубыми и дикими они были, и не желают признавать все то, чему их научила Индия. Взять хотя бы гигиену. Именно биби, к которым англичане относятся теперь с подчеркнутым презрением, научили их мыться, хотя в Европе в те времена никто не придавал этому значения. Они начали с омовения, как это делали индийцы, выливая на тело ведра воды, а позже пристрастились к ежедневному приему ванны или душа. Они забыли, что слово «шампунь» взято из хинди и означает «массаж». Они забыли, какими влюбленными они были в своих биби, приходивших к ним домой. Женщины поддерживали порядок, контролируя прислугу, и ухаживали за английскими мужчинами, когда те были больны. У биби,
Англичане, живущие в Индии сейчас, забыли, что в те времена их соотечественники обменивали кожаные сапоги и стальные шлемы на изысканные шелка, изучали какой-нибудь язык Индии, с удовольствием слушали концерты цитры в пустыне и ели пальцами. Они узнали, что рис нужно есть только правой рукой, оставляя левую руку для личной гигиены, как это делали индусы и мусульмане. Многие из них прекратили жевать измельченный табак и приобрели привычку ходить с красным ртом от постоянного жевания бетелевого ореха. С тех пор пошло выражение «стать аборигеном».
Самый крайний случай произошел, без сомнения, с Томасом Леггом, ирландцем, который после смерти жены отделился от общества и превратился в факира. Закончил он тем, что стал жить на подаяния, как индийские отшельники, и спал в яме в пустыне Раджастхана. Полностью голый, с трезубцем Шивы в руке, ирландец занимался спиритизмом, включая дыхание.
Еще один резонансный случай произошел с Джорджем Томасом, прототипом европейского авантюриста. Послужив у раджей северной Индии, он умудрился создать свое собственное королевство в западном Пенджабе, превратившись в раджу Харьяны [35] . В Англии его называли «раджей из Тайперрари». Он построил себе дворец, стал чеканить собственную монету и обзавелся гаремом, причем немаленьким. Он так индианизировался, что забыл родной язык и в конце жизни говорил только на урду. Его англо-индийский сын стал поэтом и декламировал стихи Омара Хайяма на мушайра [36] в старом Дели. Интересно то, что его называли Джан Томас.
35
Эта история вдохновила Киплинга на написание книги «Человек, который хотел быть королем». (Примеч. авт.)
36
Поэтический концерт на открытом воздухе. (Примеч. авт.)
Наивысшие представители империи также менялись. Раджа любил напоминать вице-королю, что сэр Дэвид Очтерлони, главный представитель британской власти в Дели, в последние годы существования империи Великих Моголов принимал посетителей, лежа на диване, потягивая кальян. Одетый в шелковый халат, с могольской шапкой на голове, он вел неспешный разговор, в то время как слуги размахивали опахалами из павлиньих перьев! Каждую ночь все его тринадцать жен, сидя на собственном слоне, роскошно украшенном, следовали за ним в процессии по городу. Хоть он и жил как восточный князь, но защищал плащом и шпагой интересы Британской Короны. В те времена все, что было хорошо для Англии, было в такой же степени хорошо для Индии и наоборот.
Но наступил момент, кшда англичане решили, что приобщение к индийской культуре и смешение рас стало пагубным для устоев империи. Смешение угрожало появлением колониального класса англо-индийцев, способных бросить вызов британским властям, как это произошло, к их великому унижению, в Северной Америке. Нельзя было допустить существования «креолов индийского типа», которые могли бы получить право на наследование раджей. Мышление постепенно менялось, и британским обществом овладевало чувство морального и личного превосходства. Расовое сознание, национальная гордость, высокомерие и пуританский образ мышления вытесняли любознательность и терпимость.
Обстановка становилась все более невыносимой для тех мужчин, которые хвастались своими индийскими женами, своими детьми-метисами и приверженностью местным обычаям. Ряд законов запретил детям, родившимся от смешанных браков европейцев с индийцами, работать в Ост-Индской компании. Еще позже новый закон запретил англо-индийцам идти на службу в армию, и, кроме как в качестве «музыкантов, волынщиков и кузнецов», они не могли служить там. У них также отобрали возможность учиться в Англии. Чуть позже новым законом было предписано, чтобы чиновники приходили на работу только в европейской одежде: прощайте удобные шлепанцы, пижамы, которые остались исключительно для спальни, просторные курты, прекрасно подходившие для жаркого и влажного индийского климата. Британская армия издала ряд ордонансов, запрещающих европейским офицерам участвовать в фестивале Холи, празднике красок, самом главном в индийском календаре. Одному шотландскому часовщику, основателю индийского колледжа в Калькутте, умершему от холеры, отказали в христианском погребении, ссылаясь на то, что он был больше индусом, чем христианином.
Количество биби, включенных в завещание, постепенно сокращалось, пока не сошло на нет. Англичане, перенявшие индийские обычаи, начали становиться посмешищем для новых представителей компании. Исчезла даже привычка белых курить кальян. Европейцы, убежденные в том, что им уже нечего перенимать у индийцев, перестали интересоваться индийской культурой. Индия превратилась в Эльдорадо, в землю для покорения, не будучи при этом покоренной. Вильям Палмер, английский банкир, женатый на одной из бегум и живший как могольский принц, явно предчувствовал грядущие перемены, когда писал в начале девятнадцатого века: «Наше высокомерие и наша несправедливость приведут к отмщению со стороны объединенной Индии. Уже было несколько восстаний…» Через пятьдесят лет после того, как он написал эти слова, восстание 1857 года поставило точку во взаимном доверии, которое существовало между обоими народами, между двумя мирами.
С тех пор Восток и Запад отдалились друг от друга, и не было ничего удивительного в том, что раджа и Анита стали жертвами образовавшейся пропасти. То, что индиец стремился жить в Европе и носил костюм и галстук, никого не удивляло, а то, что европейка вышла замуж за индийца, приехала жить в Индию, стала одеваться, как восточная принцесса, считалось скандалом. То, что французы возводят храмы Ангкора в Париже, воспринималось нормально, а когда раджа привез французскую статую для своего парка, это оценили как проявление эксцентричности. Прав ли был Киплинг, когда сказал: «Восток есть Восток, Запад есть Запад, и они никогда не встретятся»? Радже хотелось думать по-другому. Отголоски более свободного прошлого давали надежду на примирение между двумя мирами. Глубокомысленный призыв к единению, который он всегда слышал с тех пор, как восторженный вернулся из своей первой поездки по Европе и Америке, пробуждал в нем желание, пусть даже в скромном масштабе, посвятить этому жизнь.
28
Наконец-то наступил день отъезда, первого путешествия домой, в Европу. Лола, служанка, провела несколько дней в постоянном нервном хождении взад-вперед. Она так возбудилась в предвкушении поездки, что казалось, вот-вот взлетит, несмотря на заметную прибавку в весе. Лола мечтала вернуться в Малагу и никогда больше не покидать родину, что бы ни случилось в ее жизни, — по крайней мере, так она объясняла свое волнение и нетерпение в связи с отъездом из Индии. Наверняка она забыла, что значит быть прислугой в Испании, где плохо платят, где к прислуге относятся неуважительно, где вообще нет никакой надежды на лучшее будущее. Но на расстоянии все видится в розовом цвете. Лола ненавидела Индию, остроту пищи, жару, замкнутость и насекомых. А в остальном она жила как королева. Разве в Испании у служанок были собственные слуги, которые готовили им еду и стирали белье? Анита уже давно разочаровалась в Лоле; ей самой хотелось поскорее от нее избавиться. В составе свиты также ехала мадам Дижон, которая возвращалась во Францию до тех пор, пока радже вновь не потребуются ее услуги. Анита знала, что ей будет тяжело расставаться с француженкой, которая многому научила ее и присутствие которой, всегда подбадривающее, внушало ей уверенность в своих силах. Без нее жизнь в Капуртале была бы гораздо б о лее одинокой и неизмеримо более тяжелой.
Муж Далимы возражал против того, чтобы она поехала в Европу. Слуги говорили, что у кормилицы были проблемы дома, но она, очень скрытная, ничего не хотела об этом рассказывать. А может, просто не могла. Похоже, муж Далимы дошел до того, что стал угрожать ей разводом, если она поедет. Но Далима была нужна Аните, и особенно маленькому Аджиту, для которого она стала второй мамой. Поэтому Анита решила проблему, предложив кормилице такое количество денег, от которого бедная индийская семья не смогла отказаться. Но поскольку Далима не могла бросить свою дочь, малышка тоже была включена в свиту, состоящую из тридцати пяти человек.