Инес души моей
Шрифт:
— А как еще поступать с таким предателем? — сквозь зубы пробурчал Педро, прохаживаясь по комнате, как бойцовый петух.
— Ты всегда говорил, что врагов следует держать поближе к себе, чтобы следить за ними…
Вместо того чтобы сразу казнить заговорщиков, Педро де Вальдивия решил повременить с этим, чтобы сначала выяснить настроения солдат, собрать достаточно доказательств заговора и выявить тайных сообщников среди наших людей. Ко всеобщему удивлению, он приказал дону Бенито сниматься с лагеря и продолжать движение на юг, а пленников везти с собой в ножных кандалах. Они были ни живы ни мертвы от страха, все, кроме дурака Санчо де ла Оса, который возомнил себя выше правосудия и, несмотря на кандалы, продолжал пытаться вербовать сторонников своего дела и любителей франтовства. Он потребовал себе в темницу индианку, чтобы она накрахмалила ему воротники, погладила панталоны, подрезала ногти, причесала волосы и опрыскала их духами.
Услышав
Познакомившись с Франсиско де Агирре, я сразу же прониклась доверием к нему, несмотря на его пугающую внешность. Только со временем я стала бояться его жестокости. Это был настоящий великан: кряжистый, шумный, всегда готовый расхохотаться. Он пил и ел за троих и, как мне рассказывал Педро, был способен обрюхатить десять индианок за одну ночь, а за следующую — еще десять.
С тех пор прошло много лет, и теперь Агирре — беззлобный и добродушный старик, сохранивший светлый ум и здоровье, несмотря на то что провел годы в смрадных застенках инквизиции и короля. Он безбедно живет за счет тех земель, что уступил ему мой покойный муж. Было бы трудно отыскать двух более не похожих друг на друга людей, чем мой Родриго, отзывчивый и благородный, и необузданный Франсиско де Агирре, но они любили друг друга по-солдатски на войне и по-дружески в мире. Родриго не мог допустить, чтобы товарищ, с которым он вместе пережил столько невзгод, окончил жизнь в нищете из-за неблагодарности короны и церкви, поэтому и помогал ему, как мог, до конца собственной жизни. Агирре, у которого все тело покрыто шрамами от полученных в битвах ран, проводит свои последние дни, наблюдая за тем, как зреет маис на его земле, рядом с женой, которая приехала из Испании из любви к супругу, и в окружении детей и внуков. В восемьдесят лет его дух не сломлен, и он продолжает грезить приключениями и петь озорные песенки своей молодости.
Кроме пятерых законных детей, он породил больше сотни признанных бастардов и, должно быть, еще несколько сот никому не известных отпрысков — их никто не считал. Он полагал, что лучший способ служить его величеству на этом континенте — населять его метисами. Он даже говорил, что самое действенное решение проблем с индейцами — убить всех мужчин и подростков старше двенадцати лет, забрать всех детей в услужение и спокойно и методично сношаться с женщинами. Педро думал, что его друг говорил это в шутку, но я-то знаю, что это было совершенно всерьез. При этом, несмотря на неуемное сладострастие, Франсиско всю жизнь любил только свою кузину, на которой женился, получив разрешение от папы римского, о чем, кажется, я уже рассказывала. Будь терпелива, Исабель: в семьдесят лет я стала склонна к повторениям.
Через несколько дней пути мы достигли долины Копиапо, где начиналась территория, выделенная для управления Педро де Вальдивии. Крик радости вырвался из груди испанцев: тяжелый путь был окончен. Вальдивия собрал всех участников экспедиции, подозвал к себе своих капитанов и меня, торжественно установил флаг Испании и вступил во владение территорией. Он назвал эту землю Новой Эстремадурой, потому что из Эстремадуры были родом и он, и Писарро, и большая часть дворян в нашей экспедиции, и я. Тут же капеллан Гонсалес де Мармолехо соорудил алтарь с распятием, золотой дароносицей — никакого другого золота, кроме этого, мы не видели многие месяцы — и маленькой фигуркой Девы Марии Заступницы, которая была признана нашей покровительницей, после того как помогла найти воду в пустыне. Капеллан отслужил проникновенную мессу, вознеся благодарность Господу. Мы причастились, и души наши исполнились радостью.
Долина была населена смешанными народами, находящимися под властью империи инков. Но они жили так далеко от Перу, что инкское влияние было необременительно. Их старейшины встретили нас скромными дарами — съестными припасами и длинными приветственными речами, которые нам перевели толмачи. Но было видно, что наше присутствие их беспокоит.
Дома у них были из соломы и глины, более крепкие и лучше устроенные, чем хижины, которые встречались нам раньше. У этих племен тоже был обычай жить рядом со своими умершими предками, но на этот раз солдаты побереглись осквернять мумии. Мы обнаружили несколько недавно покинутых деревень, принадлежавших враждебно настроенным индейцам, которые объединились под предводительством
Дон Бенито выбрал для лагеря хорошо защищенное место, опасаясь, что индейцы окажутся более воинственными, когда поймут, что мы не собираемся возвращаться в Перу, как шесть лет назад поступила экспедиция Альмагро. Хотя нам нужна была провизия, Вальдивия запретил грабить обитаемые деревни и причинять какой-либо вред их жителям, полагая, что таким образом мы сможем привлечь их на свою сторону. Дон Бенито схватил еще нескольких посланников, которые на допросе повторили то, что мы уже знали: Инка приказал населению бежать в горы, предварительно спрятав или уничтожив все съестные припасы, что и выполнило большинство местных индейцев. Дон Бенито заключил, что чилийцы — так он называл всех жителей Чили, не разделяя их на племена, — наверняка спрятали свои запасы в песке, где легче было копать. Он послал всех солдат, кроме тех, кто стоял в дозоре, ходить по окрестностям, пробуя землю шпагами и копьями, пока не обнаружат клады. Таким образом мы заполучили маис, картофель, фасоль и даже несколько тыкв с забродившей чичей. Эти тыквы я забрала себе: чича хорошо помогала раненым переносить адскую боль прижигания ран.
Как только лагерь был готов, дон Бенито приказал поставить виселицу, и Педро де Вальдивия объявил, что на следующий день будет судить Санчо де ла Оса и других заговорщиков. Капитаны, в верности которых не было сомнений, собрались в нашем шатре и сели вокруг стола на табуретах, а Вальдивия расположился в кресле. Ко всеобщему изумлению, он позвал меня и, когда я пришла, указал мне на стул рядом с собой. Я села, немного смущенная недоверчивыми взглядами капитанов, которые никогда не видели, чтобы женщина принимала участие в военном совете. «Она спасла нас от смерти в пустыне и раскрыла заговор предателей. Ей, как никому, пристало участвовать в этом собрании», — сказал Вальдивия. Перечить ему никто не осмелился. Хуан Гомес — он очень нервничал, потому что в это самое время Сесилия мучилась родами, — положил на стол пять одинаковых кинжалов, рассказал то, что ему было известно о покушении, и назвал имена солдат, чья верность была сомнительна, особенно отметив некоего Руиса, который обеспечил заговорщикам доступ в лагерь и отвлек внимание караульных, стоявших у нашего шатра. Капитаны долго спорили о том, насколько опасны могут быть последствия казни де ла Оса, и в конце концов возобладало мнение Родриго де Кироги, совпадавшее с моим. Я старалась не открывать рта, чтобы меня не обвиняли в том, что я мужик в юбке и Вальдивия у меня под каблуком. Я следила за тем, чтобы капитанам вовремя наполняли бокалы, а слушать стала, только когда заговорил Кирога, и поддержала его кивком головы. Вальдивия уже принял решение, но ждал, когда то же самое предложит кто-нибудь другой, чтобы никому не показалось, что он спасовал перед Санчо де ла Осом и его королевскими грамотами.
Как и было объявлено, суд состоялся на следующий день в палатке обвиняемых. Вальдивия был единственным судьей, ему помогал Родриго де Кирога и еще один офицер, исполнявший роль секретаря и нотариуса. На этот раз я не присутствовала, но мне ничего не стоило узнать все подробности этого события. Вокруг палатки была выставлена вооруженная стража, чтобы не подпускать любопытных. Внутри стоял стол, за которым сидели три капитана, а по сторонам от них стояли чернокожие рабы, поднаторевшие в деле пыток и казней. Секретарь открыл свои книги и приготовил перо и чернила, а Родриго де Кирога разложил на столе пять кинжалов. Слуги принесли одну из моих перуанских жаровен, наполненную раскаленными докрасна углями, не столько для обогрева палатки, сколько для устрашения обвиняемых, прекрасно знавших, что пытки являются неотъемлемой частью всякого подобного суда. Пытку огнем применяют больше к индейцам, чем к испанским дворянам, но никто точно не знал, что намеревался делать Вальдивия. Заговорщики, стоя в кандалах перед столом, больше часа слушали, в чем их обвиняют. Им стало ясно, что «узурпатору», как они называли Вальдивию, их план был известен до мельчайших подробностей, вплоть до полного списка сторонников Санчо де ла Оса в экспедиции. Прибавить к этому было нечего. После длинной речи Вальдивии установилась тягостная тишина, только секретарь заканчивал делать записи в свою книгу.
— Вам есть что сказать? — спросил наконец Родриго де Кирога.
Тогда Санчо де ла Ос, с которого всю спесь как рукой сняло, упал на колени и заголосил, что он признает все, в чем его обвиняют, кроме того что он имел намерение убить Вальдивию, которого все пятеро уважают и которому готовы служить, не щадя живота своего. Эти кинжалы — пустяк, достаточно взглянуть на них, чтобы понять, что это не серьезное оружие. Вальдивия заставил его замолчать. Последовало новое невыносимое молчание. Наконец судья поднялся и зачитал приговор, который мне показался исключительно несправедливым. Но с Педро я его обсуждать не стала, потому что решила, что у него были причины поступить так, как он поступил.