Инферно Габриеля
Шрифт:
Габриель не мог сразу пойти к ней. Он сосчитал до пятидесяти и только тогда решился покинуть кухню. В нем продолжало бурлить бешенство. Ему не хотелось думать, что даже в таком подонке, как этот Саймон, остались крупицы добра. Ему хотелось попросту убить Саймона, и если бы не Джулия, он бы…
Габриель налил стакан минеральной воды и понес в гостевую ванную… Джулия сидела на холодном керамическом борту ванны, опустив голову и обхватив себя руками. Ее пальцы дрожали.
«Что же эта гнусь сделала с нею?»
Услышав шаги, Джулия торопливо опустила подол платья, закрывая колени. У Габриеля
— Выпей воды.
Она молча взяла стакан. Сделала несколько глотков. Габриель присел рядом, обнял ее за плечи.
— Он, наверное, рассказал тебе, что у нас с ним было. — Голос у нее был глухой, совершенно незнакомый Габриелю.
— Он требовал разговора с тобой. Я… настоятельно посоветовал ему больше тебе не звонить и вообще никак не напоминать о себе.
Из ее глаза скатилась одинокая слезинка и медленно поползла по щеке.
— Он говорил гадости обо мне?
— Нет. Он говорил гадости мне. И пытался сказать, чей он там сын. Тогда я ему пригрозил… личной встречей. И это не просто угрозы.
— Он опасный тип, — прошептала Джулия.
— А по-моему, обыкновенная дрянь. И если мне для воспитательной беседы с ним придется слетать в Филадельфию, я это сделаю. Только он потом будет очень жалеть о нашей встрече.
Джулия почти не слышала слов Габриеля. Волшебного вечера в музее как не бывало. Саймон отобрал у нее этот праздник. После разговора с ним она ощущала себя жалкой, грязной, никчемной девкой. Габриель называет ее ангелом. Как он ее назовет, если узнает про все, что у нее было с Саймоном? Этого он не должен узнать. Никогда.
— Дорогая, что ему от тебя понадобилось?
— Он считает, будто у меня остались его снимки, и требует их вернуть.
— Какие снимки?
— Откуда мне знать? — презрительно фыркнула Джулия. — Должно быть, очень уж гадкие, если он так задергался.
— Не верю, что ты можешь хранить снимки человека, один звонок которого заставил тебя побледнеть.
— Нет, конечно! Когда мы с ним расстались, я сожгла все его снимки. Но он утверждает, что у него есть видеозаписи со мной. — Джулию передернуло. — Возможно, он врет и у него ничего нет. А если не врет? Вдруг он что-нибудь смонтирует и отправит моему отцу? Он даже грозил выложить видео в Интернете.
Габриель осторожно смахнул слезы с ее щек.
— Если только он не последний идиот, он этого не сделает. Пока он считает, что у тебя есть компрометирующие снимки, он не поставит себя под удар. Хочешь, я поговорю с твоим отцом? Объясню, что стал невольным свидетелем вашего разговора и слышал, как этот подонок тебе угрожал. Тогда что бы он ни забросил в Интернет, ты скажешь отцу, что это фальшивка, компьютерный монтаж.
— Не надо говорить с моим отцом. Он уже недоволен тем, что я еду в Селинсгроув вместе с тобой. Отец и представить не может, что мы с тобой… встречаемся.
Габриель погладил ей волосы, затем смахнул еще одну слезинку.
— Ты мне не говорила. Я не сержусь на твоего отца. Он помнит меня другим. Но теперь тебе придется рассказать ему о сегодняшнем звонке и попросить… даже потребовать, чтобы он больше не давал Саймону никаких сведений. — (Джулия кивнула.) — Завтра я свяжусь со своим адвокатом. Жаль, у нас нет аудиозаписи разговора. Но я все равно выясню, как можно законными способами приструнить этого подонка. Можно попытаться выяснить, действительно ли у него есть видеозаписи с тобой или он блефует.
— Габриель, ты не понимаешь. Он тебе не соврал. Его отец — влиятельный человек с большими связями. Я хочу, чтобы он просто забыл о моем существовании.
Габриель поджал губы. Ему хотелось вытолкнуть Джулию из оцепенения, заставить ее действовать или позволить ему действовать от ее имени. Но он видел, в каком она состоянии. Сейчас любое его неосторожное слово могло вогнать ее в еще более глубокую депрессию.
— Хорошо. Посмотрим, как он себя поведет. Если он снова напомнит о себе, я свяжусь со своим адвокатом. Возможно, он никогда не получал отпора. Пусть узнает, что это такое. Завтра мы купим тебе новый телефон и поставим местную СИМ-карту. Обязательно скажи отцу, чтобы никому не давал твой новый номер. — Габриель нежно взял ее за подбородок, повернул к себе: — Он никогда и пальцем до тебя не дотронется. Обещаю. И пусть мои очки и галстуки не вводят тебя в заблуждение. Я легко могу снять профессорскую оболочку и постоять за нас обоих. Такие, как он, очень смелы, пока не получат кулаком в челюсть. А у меня, скажу тебе честно, кулаки и сейчас чешутся. — Габриель поцеловал ее в губы, потом в лоб. — Когда приедем в Селинсгроув, ты будешь либо с отцом, либо со мной. Я всегда буду рядом — на расстоянии одного телефонного звонка. Слышишь?
Она вяло отозвалась.
— Джулия! — Габриель обнял ее. — Это была моя вина.
— Ты о чем?
— Если бы в то утро я не оставил тебя… если бы потом вернулся в Селинсгроув и нашел тебя…
— О чем ты говоришь? Мне тогда было всего семнадцать. Мой отец тебя бы и на порог не пустил. Встретил бы на крыльце с ружьем в руках.
— Мне нужно было тебя дождаться.
Джулия вздохнула:
— Ты не знаешь, как я потом жалела, что убежала из сада и не дождалась тебя. Это из-за него я перестала праздновать свой день рождения. И ему снова удалось испортить мне праздник.
Джулия тихо заплакала. Габриель целовал ее, слизывая слезы.
— Забудь о нем. Есть только мы. И больше никого.
Джулии очень хотелось поверить Габриелю. Интуиция подсказывала ей другое: прошлое только начинает ее догонять. Она с ужасом думала о том, чем могут обернуться праздники в Селинсгроуве.
Словом, ей было не за что благодарить День благодарения. Ей он почти всегда приносил мелкие и крупные беды.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Во вторник вечером у Джулии состоялся весьма напряженный телефонный разговор с отцом. Отец был рассержен: все эти дни бесстрастный голос оператора предлагал ему оставить голосовое сообщение.
— Пап, мне пришлось сменить номер, потому что он стал известен Саймону.
— Не может быть!
Отцовское удивление показалось Джулии подозрительным.
— Представь себе, может. Он сказал, что мой номер ему дал ты. И позвонил он не просто так. Он меня шантажировал.
— Вот сукин сын, — пробормотал Том.