Иное царство
Шрифт:
И то, другое, — тоже.
Глаза волка-оборотня, обжигающие его, словно налитые злобой раскаленные угли.
Всадник, ждущий среди темных деревьев, а вокруг его головы вьются вороны.
Лицо брата Неньяна в минуту смерти.
Сон ли, кошмар ли — он никогда не забудет. Все это выжжено в его мозгу.
— Котт! — прошептал он, и снова его пробрала холодная дрожь.
Мечта потыкалась в него мордой, и он, шатаясь, поднялся на ноги. Надо еще многое сделать.
Он вывел кобылку из низины, и шум воды замер. Его босые ноги ступали по росистой траве.
Ветер нес слабый привкус дыма и металла. Он забыл, насколько тут все другое.
Майкл звякнул калиткой и ввел послушную кобылку во двор, а там и в устланную соломой конюшню, где сразу расседлал. Она выглядела ничуть не хуже прежнего — такая же сытая и ухоженная, как в то утро, когда он поскакал на ней за Котт. Но седло было исцарапано и во вмятинах, от седельных сумок из сыромятной кожи исходила кислая вонь. А у дробовика заржавел ствол. Он отчистил седло и сбрую, как сумел, сумки засунул за мешки с зерном и похлопал Феликса по крутому боку, когда тяжеловоз обнюхал его. Потом проковылял через двор, поеживаясь от холодного ветра. Впрочем, ветер затихал, и день, когда солнце поднимется из-за восточных холмов, будет ясным и погожим.
Он проскользнул в дом, звякнув щеколдой задней двери. В кухне парила тишина, от плиты падали багровые отблески, а часы неумолчно тикали, разговаривая сами с собой. Дом казался крохотным, давящим, и на секунду Майклу стало клаустрофобически душно. Наверху кто-то двигался. Его родные просыпались.
Он поднялся по лестнице беззвучно, как боязливый зверек. Притворил дверь своей комнаты и услышал топот ног на лестничной площадке. Дед, бабушка, дядя Шон, тетя Рейчел. Все тут.
Сколько времени он отсутствовал? Один год? Два? Или несколько минут на рассвете?
Он забрался в постель и уловил запах Котт на простынях. Зарылся в них лицом и горько заплакал.
— Майкл! Майкл! Пора вставать! В школу опоздаешь.
А из кухни еле слышно донеслось:
— Куда девалась моя одежда? Кто взял мои брюки? — дядя Шон обнаружил давнюю кражу.
«Кто съел мою кашу?» — вспомнил он сказку о трех медведях и чуть улыбнулся. Как смеялась бы Котт!
В суматохе они забыли про него. Когда он спустился вниз, кухню заливало утреннее солнце, а вся семья, включая Муллана, ахала и охала, обнаруживая все новые пропажи.
— Моя лучшая сковородка!
— Яблочный пирог, который я испекла вечером!
— И никто ничего не слышал!
— Наверное, бродяга. Взял только одежду да еду.
— И мою лучшую сковородку!
— И никто ничего не слышал? Вы уверены?
Все дружно покачали головами.
— И собаки не залаяли, — тревожно добавил Пат.
— Мне показалось, что лошади что-то беспокоились, но, может, их напугал ветер, — сказал Шон, и темная прядь упала ему на лоб.
— Лошади! — хором закричали Пат с Мулланом, и оба выскочили в заднюю
Бабушка Майкла покачала головой.
— В жизни подобного не видывала, — сказала она и тяжело опустилась в кресло.
Все они остались прежними, подумал Майкл, никто не изменился. И увидеть их снова не было потрясением. Еще немного дней, и его воспоминания уйдут в область сновидений.
Бабушка заварила большой чайник чая, а Шон отправился заняться делом, бормоча, что коровы сами себя доить не станут. Майкл задумался, и, когда тетя Рейчел резко спросила, потрудился ли он умыться утром, он не услышал. Она дернула его за плечо, и он поднял на нее глаза.
— Что?
Она попятилась, побелев, как бумага.
— Ничего. Я так.
— Тебе пора, Майкл, — сказала бабушка через плечо. Она жарила яичницу с грудинкой, и по комнате разлился восхитительный аромат, Майкл сглотнул голодную слюну. Она поставила перед ним дымящуюся тарелку и улыбнулась. И сразу ее улыбка угасла.
— Ты здоров, Майкл?
Он раздраженно ответил, что здоров, и накинулся на еду. Наступила гнетущая тишина. Он поднял глаза и увидел, что Рейчел и бабушка уставились на него почти с ужасом, и только тут сообразил, что хватал яичницу пальцами и совал в рот. Смущенно ухмыльнувшись, он обтер руки о рубашку.
— Ну, я пошел, — буркнул он.
— Не забудь портфель, — слабым голосом произнесла бабушка.
Он ухватил портфель и выскочил наружу, с облегчением ощутив на лице прохладный воздух. В кухне он потел, стены казались слишком тесными, потолок слишком низким. Будто его погребли заживо. Тут было лучше, хотя все тот же запашок заставил его наморщить нос. Он ощутил запах лошадей в конюшне, ароматного табака в трубке. Муллана, коровьего навоза на пастбище, легкий намек на лисью вонь, донесшийся с задней лужайки, где почти все куры устраивали гнезда.
Запах дизельного топлива — трактор. И он сплюнул, чтобы избавиться от него.
Из конюшни под вымпелом табачного дыма вышел Муллан, его сапоги выбивали искры из булыжника.
— Майкл! — окликнул он.
— Что? — тревожно буркнул Майкл.
— Что ты натворил со сбруей? Все валяется как попало, а прогулочное седло все исцарапано. И вот… — он взмахнул сумкой из сыромятной кожи, лоснящейся от жира и долгого употребления, в которой, как знал Майкл, лежали остатки зайца, пойманного в ином мире. От сумки несло тухлятиной.
— Может, ее там бросил бродяга, ну тот, что забрался в дом, — предположил Майкл.
— Может, бродяга, а может, чертов пещерный человек, — внезапно Муллан умолк и вытащил трубку изо рта. — Господи Боже, Майк! Что это с тобой приключилось?
— О чем ты?
— Твои глаза. У меня прямо мороз по коже прошел. Ты что, не спал ночью?
— Да ничего со мной нет! — в его голосе прозвучала злость.
Муллан поспешно отвел взгляд.
— Что-то тут не так… Ты ночью нигде не шлялся, а? Ничего не видел? — и вновь старые глаза впились в Майкла, хотя Муллан словно бы смущался. — Так с тобой ничего не случилось?