Иностранка
Шрифт:
Маша, сжавшись всем телом, молчала, не понимая по-цыгански ни слова и, лишь испуганно смотрела на неприятное лицо цыгана. На вид ему было около тридцати лет или чуть более того. Смуглое его лицо, с копной непослушных вьющихся волос, с темными почти черными глазами и жестким неприятным взором, сразу же не понравилось девушке. Взор цыгана, быстро описав несколько кругов по бледному личику Машеньки с темными распущенными волосами, как-то странно загорелся и в следующий миг, он сдернул одеяло с нее и открыл ее всю. Маша ахнула, опешив от его наглости, и попыталась вырвать одеяло из его рук. Но цыган, нагло и беззастенчиво пробежался взглядом по стройной босоногой фигурке девушки, облаченной лишь в одну нижнюю длинную рубашку. Он
– Как Вы смеете?! Отдайте!
Только после ее слов цыган отдал одеяло девушке. И после того, как она вновь прикрылась он, не спуская с нее напряженного взора, глухо на ломаном русском произнес:
– Так, ты русская. И, что ты делаешь здесь?
– Меня пригласила Шанита, – вымолвила быстро Маша.
Цыган прищурился и невольно поддался всем телом в сторону девушки, приблизив свое лицо к ее лицу. Он обхватил рукой ее подбородок и, понимая, что девушка не знает его языка, глухо спросил по-русски:
– И, как зовут такую, кралю?
– Шанита зовет меня Радой, – выпалила Маша, скинув его руку со своего лица, и чуть попятилась от цыгана к тряпичной стене кибитки. Его близость была напрягающе неприятна.
– Тагар! – раздался позади недовольный голос Шаниты, которая в этот миг влезла в свою кибитку. – Что тебе здесь надо?
Обернувшись на цыганку, Тагар сказал:
– Мне ножницы надо.
Шанита быстро сунула ножницы в руки цыгану и велела:
– Уходи!
Тагар взял ножницы и, еще раз оглядев темным взором девушку, спросил:
– А мой отец знает про нее?
– Баро знает. Я ему все рассказала. Уходи!
На это заявление Тагар как-то мрачно оскалился и выпрыгнул из кибитки наружу.
Постепенно Машенька поправлялась и ее бедро, пострадавшее более всего, болело все меньше. Уже через десять дней, девушка смогла выходить из кибитки. Цыгане не говорили с нею, и лишь некоторые девушки, знавшие русский язык перебрасывались с ней парой фраз. Шанита через вожака табора Баро объявила всем, что Рада, как теперь звали Машу, ее названная дочь и находится под ее защитой. От Шаниты Маша узнала, что лет пятнадцать назад Баро был мужем Шаниты, и почти десять лет они жили вместе. И именно от него она родила своего единственного сына, который вскоре умер. Потом Шанита влюбилась в русского офицера и бросила Баро, ибо прежний срок их договорного брака истек, как год. Баро хоть и любил Шаниту и не хотел, чтобы она уходила от него, все же подчиняясь закону цыган о свободе любви, отпустил ее, позволив ей уйти к офицеру. Спустя год русский бросил Шаниту и она вернулась обратно в табор вместе с дочкой Гили. Баро принял ее обратно без упрека и, с тех пор, Шанита жила одна в своей кибитке и пользовалась почтением и уважением всего табора.
Для Машеньки жизнь цыган была непривычна и казалась слишком дикой. Живя на улице, ночуя в кибитках, довольствуясь скудной едой и простой одеждой, цыгане казались девушке некими безустанными и вечно гонимыми ветром дорог путниками, не имеющих ни дома, ни родины. Часто цыгане хитрили и дурачили скупщиков, продавая им втридорога лошадей, каких разводили, а, иногда и уворованных. Однако, они жили одной большой семьей, ели вместе у большого костра, заступались друг за друга. Но у Маши не было другого выбора, оттого она пыталась привыкнуть к своему новому месту обитания. Она боялась вернуться под своим именем в Петербург, ибо знала, что при ее появлении тайная канцелярия точно не оставит ее в покое. Она понимала, что надо переждать некоторое время, чтобы все о ней забыли. И, возможно, вскоре ее жизнь наладится и она сможет выйти из тени. Как и обещала, Шанита показала Маше общую могилу у Петропавловской крепости и девушка почти час стояла у этой небольшой возвышенности
Спустя несколько недель Маша невольно перезнакомилась со всеми обитателями табора, состоящего из нескольких дюжин человек, и даже пообщалась с некоторыми цыганами, которые умели говорить по-русски. Цыгане относились к ней по-доброму и быстро приняли ее в свою большую семью и по вечерам даже позволяли девушке петь у костра их протяжные и мелодичные песни, потому, что у Машеньки был певучий голос. Единственной проблемой для нее стал сын вожака Баро, цыган Тагар. Видимо, сразу приглянувшись ему, Машенька вызывала в молодом цыгане неуемные страстные желания, и Тагар постоянно преследовал ее своим вниманием. Прилипчивый цыган и вовсе не нравился девушке, ибо, был слишком темен лицом, коренаст, дерзок и не развит умом.
Спустя месяц, когда табор покинул окрестности Петербурга и двинулся на запад, Машенька без сожаления покинула столицу, почти уже смирившись со своим нынешним существованием в образе цыганки, понимая, что теперь судьба не оставила ей выбора и она должна свыкнуться с новой, незнакомой и чуждой для нее жизнью в цыганском таборе…
Российская империя, Ревель,
цыганский табор, 1790 год, Июль
Уже вторую неделю табор стоял под Ревелем, перекочевав сюда из столицы, где начались затяжные дожди. В этой западной окраине России климат был чуть мягче и осень наступала позже. Оттого, до первых заморозков вожак цыган решил остановиться здесь, а уж к зиме табор намеревался перекочевать на южные земли империи. Сегодня у костра проходил еженедельный сбор цыган и все могли высказать свое мнение. Некоторое время спустя от начала сбора вожак, обсудив предстоящую продажу лошадей, успокоив недовольство между враждующими женщинами и решив какую провизию следует закупить для дальнего пути на юг в ближайшее время, вожак Баро обвел взором всех собравшихся и спросил:
– Кто еще хочет сказать?
– Я, отец, – выкрикнул Тагар.
– Говори, Тагар.
– Приемная дочь Шаниты, Рада, уже второй месяц живет в таборе и ничего не делает. Почему мы должны ее кормить?
– Она помогает готовить еду, к тому же она еще больна, – тут же вмешалась Шанита.
– Не ври, она давно здорова. Ибо, вчера даже вытолкнула меня из кибитки, когда я пришел поздороваться с ней, – сказал зло и язвительно Тагар.
– Ты опять был в моей кибитке, пока меня нет? – вспыхнула тут же Шанита, понимая, что наглый цыган, видимо, опять пытался домогаться ее малышки. – Я тебе говорила уже, чтобы ты не смел входить туда. Баро запрети ему!
– Тагар, девушка звала тебя в кибитку? – спросил строго Баро.
– Нет, но что такого, если я зашел? – пробубнил Тагар.
– Нет. Это не дело. Шанита права, – сказал Баро. – Эта женская кибитка и ты не должен входить туда без приглашения.
– Разрешения? Как же позволит она, – пробурчал Тагар, отчетливо понимая, что отец встал на сторону Шаниты, оттого, что некогда она была его любимой женой.
– Но, Тагар прав в одном. Девушка должна работать наравне со всеми молодыми цыганками табора, не дело ей есть чужой хлеб, – заявил Баро.
– Но, она еще слаба и к тому же носит под сердцем дитя, – в защиту девушки сказала Шанита.
– Каков срок?
– Пятый месяц.
– Это хорошо, – кивнул Баро. – Самое то ходить ей с нашими девушками, песни петь, да зубы заговаривать, чтобы деньги добыть. Велю тебе, Шанита, с завтрашнего дня начать учить ее всему, что знаешь и через четыре дня она должна пойти с нашими девушками в город на работу.
Тагар злорадно оскалился, довольный тем, что в этом вопросе отец поддержал его.