Иной
Шрифт:
Кроме своего. Ха-ха…
В карете мы с Амелией остались наедине. Она изредка на меня поглядывала, но упорно молчала; кажется, она не привыкла говорить не по делу. Такие подчинённые всегда нравились мне больше прочих; впрочем, и что творится в их головах, сказать сложнее.
Карета двинулась и медленно поехала по на удивление ровной дороге. Я зевнул, глядя в окно: все эти полусредневековые здания и милые городские улочки выглядели довольно приятно. Это тебе не грязный и шумный мегаполис — всё это место окутывало спокойствие.
Может, вся эта фантазия — то, чего я хотел при жизни?
Типрихс, очевидно, находился где-то на окраине Кальберона. Столица наверняка казалась местным огромной; я бы сказал, что она смахивает на город среднего размера с парой выдающихся достопримечательностей.
Поездка заняла чуть больше полутора часов. К тому времени, как карета остановилась, я успел заскучать; не было ничего тоскливее подобного времяпрепровождения. И вот мы уже у Типрихса — огромное здание из красного кирпича, прямо над большой дверью — сверхъестественно светящийся циферблат. Вдалеке виднелись другие постройки и огороженные территории.
Кажется, никто не собирался нас встречать. Я вопросительно глянул на Амелию, и та сказала:
— Встретимся с ректором Либби в её кабинете.
Охрана пропустила нас без проблем — Амелия показала им письмо с печатью ректора. Мы оказались внутри, в зале невероятных размеров с чёрно-белой плиткой, делающей это место похожим на шахматную доску. Горничная, кажется, знала дорогу; мне оставалось только следовать за ней. Я старался привыкнуть к тому, что теперь я не Алекс Эддерли. На меня не охотятся тысячи озлобленных наёмников, и я не стою на вершине всего криминального мира. Я, кажется, обычный графский сын в каком-то волшебном мире; что бы это ни было, вряд ли стоит надеяться на преловутых бабочек и розовых пони, но сейчас я был куда расслабленнее, чем когда-либо.
Впрочем, правильно ли это? Из-за своей раслабленности я умер, как настоящий придурок. Но ведь теперь меня и убивать некому; история первосвященника, конечно, шита белыми нитками, но лезть в это у меня нет никакого желания.
Кабинет ректора был в самом конце коридора. Туда вела высокая арочная дверь; Амелия постучала и, дождавшись разрешения войти, пропустила меня первым.
Внутри было светло и довольно роскошно. Ректор — довольно старая женщина, явно тарше пятидесяти, — сидела на кресле, обитом бархатом, и смотрела на меня со снисхождением. У неё был уставший вид; даже издалека я мог разглядеть тёмные круги под её глазами. Это не было чем-то неожиданным. Дети — те ещё твари, так что быть ректором, да ещё и в какой-то магической академии, просто не может быть легко.
— Альберих Эльдалиэва прибыл, — сказала Амелия за меня и отвесила ректору глубокий поклон; я, частично повторив её движения, был невероятно рад, что она здесь. Было бы сложно ассимилироваться, не помня «собственного» имени.
— С запозданием, но я рада тебя видеть, — кивнула ректор. — Меня зовут Мабон Либби. Зовите меня просто мадам Либби, Альберих. Преподавателям твоего курса сообщили о твоей проблеме, поэтому тебе дадут время нагнать пропущенный материал.
Мабон Либби сделала паузу. Почувствовав, что я должен что-то сказать, я ответил:
— Благодарю, мадам Либби.
Женщина хмыкнула.
— Я вызвала старосту твоей группы. Она поможет тебе с заселением в общежитие и покажет тебе академию.
Одновременно со словами ректора в дверь постучали. Снаружи раздался девичий голос; ректор улыбнулась и протянула:
— Это за тобой. Свободен.
Глава 2
Староста представилась как Мари Беркулин, и своё звание она оправдывала. Она была высокой, крепкой, двигалась резкими движениями и имела поразительную осанку. Правда, характер у неё явно не сахар, но, если её не раздражать, она была вполне доброжелательной.
Ну, насколько это возможно, в её-то случае.
Экскурсия прошла быстро: главный кампус со странными кабинетами непонятного назначения, большие аудитории, оранжерея, тренировочные площадки… Всё так, как и представил бы кто угодно, думая о магической академии в фэнтези-мире. Никакой у них фантазии.
— А это общежитие. Твоя комната триста пятнадцать, — староста протянула ключ. — Твои вещи завезли ещё два месяца назад. И да, ты должен посетить занятия после полудня. У твоей служанки есть расписание.
Я бросил взгляд на Амелию. Да, с самого начала она выглядела уверенно, как будто неплохо знала это место. Удивительно, что даже несмотря на то, что я — точнее, этот Альберих, — впал в кому на долгие недели, его вещи завезли в общежитие, и академия была готова принять его в любой момент.
Я поблагодарил Мари; с чувством выполненного долга она удалилась, цокая каблуками.
Моя комната оказалась довольно большой; обставлена недостаточно богато, чтобы сходу сказать, что тут живёт дворянин, но явно элитная школа держала уровень.
— Амелия, — позвал я. — Так что за занятия я должен посетить?
Девушка достала сложенный лист, лежавший в кармане передника. Развернув его, она зачитала:
— Практика владения оружием. История магии.
— И всё?
— На сегодня да.
Ну что ж, звучало не так страшно, как если бы тебя ни с того ни с сего закинули на сопромат.
До полудня я занимался всякой чертовщиной: листал учебные пособия — странные и мудрёные, но не сложные, — и хватал виноград с явно декоративной фруктовой тарелки под неодобрительные взгляды Амелии. Это было противостояние: она ждала, когда я попрошу принести нормальной еды, а я к отсутствию этой самой нормальной еды привык и чувствовал себя вполне нормально.
— Пора, — наконец сказала горничная. — Вам на третью тренировочную площадку. Затем в первую аудиторию.
— Я помню, где это, — кивнул я. — Спасибо.
Не очень-то хотелось уходить без Амелии — в конце концов, это она тут всё знает, а я едва могу назвать собственное имя. Если что спросят, придётся играть стеснение и молчать.
Общежитие было довольно далеко от общего корпуса; территория академии оказалась огромной. Прошло больше десяти минут, прежде чем я неспешно добрался до нужного места и прошёл на тренировочную площадку, огороженную каменной стеной. Площадка напоминала спортивное поле; правда, вместо травы была голая земля, а предположительные зрительские места находились слишком высоко.