Инстинкт гнева
Шрифт:
Смотритель махнул в ответ и вновь развернулся лицом к Вечности, готовясь обрести высшую благодать, но ощутил лишь нестерпимую мучительную боль и холод во всем теле, а затем…
…Смотритель резко сел на кровати. Он не испытывал облегчения от пробуждения, как это бывает, когда прерывается кошмар. Провидец еще во сне знал, что привидевшийся мир нереален, и что бы там ни случилось, это будет не по-настоящему. И все же пробуждение стало лучшим выходом. Заглядывать еще дальше за горизонт Реальности было бы слишком сильным стрессом, даже во сне. Смотритель подозревал, что ничего хорошего во мраке Вечности он бы не увидел. Скорее всего, он вообще ничего бы там не увидел, потому что в будущем
Размышления Смотрителя оборвал настойчивый звонок. Этот длинный, скребущий по душе зуммер провидец выбрал в качестве сигнала для не определившихся номеров. Учитывая технические возможности Цеха, можно было уверенно сказать — для одного-единственного абонента. Для врага.
— Спите, оракул?
Судя по тону, Хамелеон был снова чем-то недоволен.
— Уже нет. Что вы хотели?
— Ясности, Смотритель, ясности! Точного прогноза я хотел. А вы что думали?
— Мои прогнозы неточны? Разрешите вам не поверить. Вы до сих пор опережаете Островского на шаг, а то и на два. Что же вам не нравится?
— Мне не нравится вмешательство в дело не только дотошного сыщика, но и милиции, а теперь и ФСБ, и еще черт знает кого! — Хамелеон понизил тональность. — Кольцо сжимается, меня снова едва не схватили! Ничего подобного в вашем предсказании не было. Вот что меня не устраивает! Вы нарываетесь, Смотритель! Хотите, чтобы я исполнил свое обещание?
— Я не в силах остановить машину. В дело вовлечен уже весь Цех. Я мешаю им, как могу. Я пытался и запугать, и запутать следы, и убрать свидетелей, но только очутился на грани разоблачения. Продолжать в том же духе становится слишком опасным!
— Тогда смените тактику. Оставьте в покое свидетелей, сосредоточьтесь на главном направлении. Отправьте цеховых ищеек по ложному следу. Не запутанному, а ложному, улавливаете разницу?
— Но как?!
— Например, сочините сон, обманите. Неужели у вас не хватит опыта и фантазии?
— Это против правил!
— Убивать Смотрителей тоже против правил, но я готов это сделать! — холодно проговорил Хамелеон. — Не желаешь врать, действуй иначе. Как — придумай сам. И учти, оракул, предупреждений больше не будет. Я тоже сделал тебе столько поблажек, сколько мог. Лимит исчерпан.
Помещение, в котором заперли Женю эти вежливые, но глухие к увещеваниям люди в штатском, походило на гостиничный номер. Небольшая комнатка с дешевыми обоями на стенах, теплым линолеумом на полу и белым потолком, под которым днем и ночью горел молочно-белый шар светильника. Выключателя Женя не нашла. Одна койка стояла у стены, другая, отделенная от первой пустой тумбочкой, под зашторенным окном. Крохотный санузел, где вместо ванны обнаружился душ с пластиковым поддоном и унитаз без смывного бачка, был выложен простейшим белым кафелем. В результате тщательного обследования выяснилось, что бачок все-таки имеется, но спрятан в стене, а на виду оставлена только кнопка смыва. Больше в «номере» ничего примечательного не обнаружилось: ни телевизора, ни холодильника. Разве что слева от входной двери три крючка для одежды. Сама дверь была железной, без ручки и «глазка». После изучения окна стало ясно, что «номер» на самом деле — камера, только для избранных. Окно выходило на серую стену соседнего здания и снаружи было забрано красивой кованой решеткой. Женя покрутила ручку на «пластиковой» раме. Окно открывалось только в режиме форточки, на проветривание.
«И
На глаза навернулись следы. Уж лучше бы он не сбегал! Сидел бы сейчас на соседней койке и смотрел в одну точку.
«Может, еще поймают? Нехорошо желать близкому человеку заточения, но ведь свобода для него — верная гибель, а тут я — присмотрю, накормлю, умою…»
Женя попыталась сменить тему размышлений, но веселее не стало. Кроме брата ее реально интересовал только один человек — Виктор. С ним все получилось вообще несуразно. Хотела, как лучше, а вышло наперекосяк. Недаром же он сбежал из деревни, едва появилась возможность. Когда они с этим огромным приятелем отбили Женю у Кощеевых дружков (или спонсоров, для дружков эти люди выглядели слишком ухоженными), девушка решила, что ее военная хитрость осталась незамеченной, Виктор ничем не выдал своего недовольства или обиды. Но когда гигант уехал, оставив «троицу беглых» на попечение бабке Фросе, Женя поняла, что Туманову просто было не до мелочей. Оно и понятно, на фоне боя и всяких других переживаний какие-то глупые подставы от малознакомых девиц выглядят бледно. Подумаешь, пистолет подменила! Никого из «чистого» оружия не завалила, значит, все нормально. А полковнику пушку, кстати, замарали неслабо. Туманов в одного из «спонсоров» с левой руки попал, и сразу наповал! Когда криминалисты выяснят, чья пуля, устанет рапорты писать боров в погонах. Хотя неизвестно, вернется ли к нему оружие, сыщику же надо с чем-то воевать.
Воевать… Женя вздохнула. И неизвестно, чем кончится эта невидимая война. Один раз Туманову повезло, второй, третий, но вечно ему не может везти. И если с ним случится что-нибудь серьезное, на выручку Жене уж точно никто не придет. И так надежд мало, а без Виктора их не останется вовсе. Не на брата же надеяться.
Жене вдруг вспомнился Володин взгляд. Тот самый, который он бросил на сестру, перед тем как выпрыгнуть в окно. Он был почти как тогда, дома, когда Володя не позволил матери ударить Женю, только в этот раз брат смотрел немного иначе. Страшнее.
От кошмарных воспоминаний Женя поежилась. Брат смотрел, как… волк или тигр! Как злой, голодный хищник, собравшийся на охоту. Казалось даже, что у него глаза в темноте светятся, в точности, будто у ночного хищника.
«Может быть, их в армии так обрабатывали? Тренировали да кололи чем-нибудь, допингами всякими. Все может быть. Только надолго ли это перевоплощение? В прошлый раз хватило на три секунды. В этот раз вроде бы подольше длилось — успел выпрыгнуть и убежать, даже накостылять кому-то попутно успел. Ну а дальше?»
Логика подсказывала, что дальше ничего хорошего произойти не могло. Если Володя снова вернулся в заторможенное состояние, он должен до сих пор блуждать где-то по лесам, а если… остался зверем… еще хуже. Женя снова едва не расплакалась.
«Дурачков-то люди жалеют, а бешеных зверей отстреливают без разговоров. И то верно, какие могут быть разговоры со зверем? Пусть в человеческом обличье, он же все равно невменяемый».
Некоторое время она еще погоревала, а потом сползла на подушку, повернулась на здоровый бок, поджала ноги к животу и уснула.