Институт экстремальных проблем
Шрифт:
Однако Антон мог говорить только на одну тему:
— До самого последнего момента все были уверены, что родится девочка, вещей розового цвета накупили, имя уже давно придумали, Машей решили назвать, а тут такой сюрприз! Три дня спорили до хрипоты, какое имя подобрать, теща дошла до того, что в святцы заглянула! Юля захотела Бориской назвать – она Борисовна, я Борисович, но мой отец категорически запретил. Я предложил, — чуть смущаясь, сказал Антон, — Вадимом назвать, но почему-то всем женщинам это имя не понравилось.
— Я с ними в этом солидарен, — проворчал Медведев. — Дурацкое
— Как назвали-то парня? — встрял в разговор Генка, до сих пор лишь насмешливо усмехавшийся, слушая бесконечные рассказы Антона о новорожденном.
— Мишкой! — расплылся в улыбке Усов. — Я хотел, командир, в твою честь и все-таки настоял на своем. Мишка – значит медведь, — объяснил Антон, заметив недоуменные взгляды товарищей. — Против Мишки никто особо возражать не стал.
— Дипломат! — ухмыльнулся Середкин.
— Спятил, — коротко сказал Вадим, но потом улыбка чуть тронула его губы. — Пусть здоровым растет Михаил Антонович, радует родителей, бабушек и дедушек, а папа с мамой через некоторое время ему для компании еще кого-нибудь родят.
— Обязательно, — уверенно кивнул Усов, — у нас будет трое!
— В новом блокноте уже составлен график! — поддел друга Сашка, на что Антон совершенно не обиделся, торжествующе улыбнувшись.
Этой новости Медведеву хватило едва ли на полчаса, он отправил Светлане SMS-ку и, получив от нее ответ, снова впал в свое прежнее состояние.
В выходные никаких процедур не было, и Вадим пролежал оба дня, не вставая с койки и вяло отругиваясь, когда Андрей, а на следующий день – Палыч, приходили к нему. Медведев освоил диктофон в новом телефоне, стал записывать свои разговоры со Светой и потом бесконечно прослушивал их, наслаждаясь ее голосом. В воскресенье ребята, у которых по графику было суточное дежурство, навещали своего командира по очереди, но он не захотел ни с кем общаться, отвечая на все невнятными междометиями. Не было желания ни читать, ни слушать музыку, телевизор вызывал раздражение, не хотелось не только бриться, но даже умываться.
Ирина так и не призналась, от кого узнала о «лежачей забастовке». Она появилась в понедельник рано утром, когда Медведев только проснулся, а Андрей еще не успел привести его в порядок и помочь одеться, и сделала Вадиму свирепый выговор, который превзошел все, ранее им слышанное.
— Я расскажу Свете о том, как безобразно ты ведешь себя без нее! Собрался валяться до ее приезда?
— Да встану я, встану, — буркнул Медведев, когда Ирина сделала паузу, и отвернул голову к окну, за которым была все та же мрачная, как его настроение, мгла. — Помереть не дали, жить тоже не дают. Что, денек полежать нельзя?
— Нельзя! — рассердилась Ирина. — Немедленно подымайся! Хватит киснуть!
Она в сердцах ухватила край одеяла, намереваясь сдернуть его с Вадима. Тот успел вцепиться в него и натянуть обратно, но Ира все-таки разглядела исполосованное шрамами тело. В глазах у нее полыхнул ужас, смешанный с болью.
— Вот, видела, какой я? Здорово смотрится? — горько усмехнулся Медведев, заметив ее взгляд.
Что-то прорвалось у него в душе, и Вадим рассказал Ирине обо всем, вплоть до попытки наложить
— Только ты никому, даже Сергею… Ладно? — время от времени говорил он.
— Ты дурак, если напоминаешь об этом!!! — сквозь слезы ответила Ирина в первый раз, а потом, слыша вновь такую просьбу, только повторяла уже совсем не сердито: — Дурак!!! Дурак! Дурак…
Пришедший Андрей увидел, что Ирина обнимает полулежавшего Медведева, гладит его по волосам и, всхлипывая, говорит ему что-то, и он в ответ тоже бормочет какие-то несвязные слова срывающимся голосом, явно стараясь успокоить ее. На Андрея Вадим махнул рукой, и тот понял, что лучше зайти попозже.
— Как же вам обоим досталось: и тебе, и Свете!
Лишь увидев рубцы, Ирина в полной мере поняла, что пришлось им пережить. Даже то, что потом рассказал Вадим, произвело не такое ошеломляющее впечатление. Слезы лились ручьем и никак не могли остановиться; Медведев, не ожидавший, что она вообще способна плакать, вытирал их сначала рукой, а потом нашарил висевшее на спинке койки полотенце и его краем стал осторожно промокать Ирины глаза.
— Ну что же ты так расстроилась? Сейчас мне намного лучше, все зажило, и спина почти не болит. Я даже пытаюсь садиться без посторонней помощи, но пока плохо получается. Все, Ириша, успокойся и перестань плакать. Как ты с такими красными глазами сейчас к себе на работу пойдешь? Все подумают, что ты с Серегой поссорилась… Пойди, умойся холодной водой… Ну, пожалуйста, не надо так плакать, это малышке может повредить, я тогда никогда не прощу себе того, что рассказал тебе обо всем, — привел Вадим последний довод.
Ирина молча то кивала, то мотала головой в ответ на его уговоры и понемногу успокаивалась. После ее ухода Медведев почувствовал, что тяжесть, давившая на него всю неделю после Светиного отъезда, исчезла; он будто очнулся от долгой болезни, обессиленный, но выздоравливающий. Андрей деликатно не расспрашивал ни о чем, без лишних слов занимаясь обыденными делами, а потом Вадим сам умылся, сбрил недельную щетину, и дальше все пошло по устоявшемуся распорядку: завтрак, разговор со Светой, процедуры, обход, снова процедуры, обсуждение по телефону с Кронидычем пресс-релиза, выпущенного еще неделю назад, тренажерный зал, бассейн.
После обеда Медведева ждал сюрприз. Он только было разложил бумаги, скопившиеся у него за неделю, как его снова навестила Ира, но на этот раз не одна, с ней пришел отец Глеб. Вот уж кого-кого, а священника Вадим никак не ожидал увидеть, да еще в компании не Андрея, а Ирины. Неизбежные вопросы о здоровье, к которым как к чему-то неизбежному Медведев привык и не уже так болезненно, как раньше, реагировал на них, заняли совсем немного времени, потому что от Андрея отец Глеб знал кое-что о положении дел. Вадим, в свою очередь, расспросил о семье священника, о том, как идут дела во всех Каменках, о лосихе Ветке и других подопечных спасателей, пострадавших во время прошлогодних летних пожаров.