Институт
Шрифт:
– Вы же мне это вкалываете! Значит, как раз мое.
Тони вздохнул.
– Пристегиваем или нет? Решай сам.
Люк вспомнил слова Джорджа: Не лезь на рожон.
– Не пристегиваем.
– Вот и молодец. Сейчас комарик укусит…
Укусил его явно не комарик, а как минимум оса. Боль была очень ощутимая. По руке до самого запястья разлился жар – как будто у него локально поднялась температура, – потом все неприятные ощущения пропали.
Тони заклеил место укола пластырем и развернул Люка лицом к белой
– А теперь закрой глаза.
Люк послушался.
– Слышишь что-нибудь?
– Например?
– Перестань задавать вопросы и отвечай. Ты что-нибудь слышишь?
– Если бы вы помолчали, может, и услышал бы.
Тони умолк. Люк прислушался.
– Кто-то прошел по коридору. И еще кто-то засмеялся – Глэдис вроде.
– Больше ничего?
– Ничего.
– Что ж, прекрасно. Теперь сосчитай до двадцати и открывай глаза.
Люк сделал, как ему было велено.
– Что ты видишь?
– Стену.
– Больше ничего?
Люк подумал, что Тони имеет в виду те самые точки. Как увидишь их, сразу говори. Если не видишь – тоже говори. Не ври. Им все известно.
– Нет, больше ничего.
– Уверен?
– Да.
Тони хлопнул Люка по спине: тот от неожиданности подскочил на месте.
– Ладно, приятель, мы закончили. Сейчас дам тебе льда – приложишь к уху. Хорошего дня!
Глэдис поджидала его у двери в кабинет B-31. На ее лице сияла профессиональная улыбка.
– Ну как ты, Люк?
Тони ответил за него:
– Все прошло отлично. Парень – молодец.
– Моя школа, – почти пропела Глэдис. – Хорошего тебе дня, Тони.
– И тебе, Глэд.
Она повела Люка обратно к лифту и всю дорогу что-то щебетала. Он ее не слушал. Рука почти не болела, а вот к уху действительно пришлось приложить лед – оно неприятно пульсировало. Пощечина была в сто раз больнее. По множеству причин.
Глэдис сопроводила Люка по зеленому шлакоблочному коридору мимо постера, под которым сидела Калиша, и мимо постера «ЕЩЕ ОДИН ДЕНЬ В РАЮ» в чужую комнату, которая выглядела точь-в-точь как его.
– А теперь – свободное время! – воскликнула Глэдис, словно объявляя суперприз.
Впрочем, перспектива остаться наконец в одиночестве действительно очень обрадовала Люка.
– Тебе сделали укол, да?
– Да.
– Если рука заболит или голова закружится, сразу скажи мне или другим смотрителям, хорошо?
– Хорошо.
Он открыл дверь, но не успел войти: Глэдис схватила его за плечо и развернула к себе. Она все еще ослепительно улыбалась, однако пальцы неприятно впивались в кожу – Глэдис давала понять, что при необходимости может сделать ему больно.
– Сегодня без жетонов, – сказала она. – Тони не жаловался, но у тебя щека красная. Это все, что мне нужно знать.
Люк хотел ответить: Да не нужны мне ваши вонючие жетоны, – но смолчал. Он боялся не новой пощечины; ему было страшно, что от звука собственного голоса – слабого, дрожащего, испуганного шестилетки – он не выдержит и разрыдается прямо перед Глэдис.
– Позволь дать тебе один совет, –
Люк не ответил. Улыбка все равно вернулась на лицо Глэдис – услужливая и профессиональная, как у администратора в ресторане: Да, сэр, давайте я провожу вас к столику.
– Очень скоро ты вернешься домой – еще лето не успеет закончиться – и забудешь все, что здесь происходило. В крайнем случае будешь думать, что тебе это приснилось. А пока это не сон, зачем усложнять себе жизнь? – Глэдис ослабила хватку и слегка его подтолкнула. – Теперь отдыхай. Приляг ненадолго. Точки видел?
– Нет.
– Скоро обязательно увидишь.
Она закрыла дверь – тихо и осторожно. Люк прошел по комнате к своей кровати – только это была не его кровать. Лег, положил голову на чужую подушку и уставился в пустую стену. Ни окна, ни точек – ничего. Господи, хочу к маме, подумал он. Как же я хочу к маме!
Это стало последней каплей. Он уронил лед, закрыл глаза руками и заплакал. За ним наблюдают? Слушают его рыдания? Ну и что, какая разница?
Люк плакал, плакал и наконец уснул.
Когда он проснулся, на душе стало немного легче – свободней, что ли. Пока он обедал и встречался с замечательными новыми друзьями (Тони и Глэдис), ему в комнату принесли две новые вещи. На столе стоял ноутбук – «Мак», как у него, только старая модель. А на тумбочке в углу обнаружился небольшой телевизор.
Сначала он подошел к компьютеру и включил его. От знакомого звона загрузившегося «Макинтоша» Люка охватила острая тоска по дому. Вместо ввода пароля его попросили показать жетончик. Люк пару раз нажал клавишу «ввод», понимая, что это бесполезно.
– Суки!
И тут, несмотря на ужас и абсурдность происходящего, у него вырвался смех – короткий и громкий. Разве он не почувствовал свое превосходство, когда услышал про детей, выпрашивающих жетоны на бухло и сигареты? Почувствовал, конечно. Разве не подумал: Я бы никогда не стал так унижаться? А то! Разумеется, подумал. Размышляя о пьющих и курящих подростках (не то чтобы он часто это делал – ему хватало и другой пищи для размышлений), он представлял себе жалких готов, которые слушают «Pantera» и рисуют на джинсовках кривенькие перевернутые пентаграммы – иными словами, дурачков, что добровольно заковали себя в цепи алкоголизма и наркомании, таким образом якобы выражая социальный протест. Ни бухать, ни бунтовать Люк не собирался, и что с того? Вот он сидит перед экраном ноутбука и отчаянно жмет «ввод», точь-в-точь как крыса в ящике Скиннера, жмущая на рычаг в надежде получить немного корма или крупицу кокаина.