Интеллектуальная история России: курс лекций

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования

«Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова»

ФАКУЛЬТЕТ ИСКУССТВ

Рецензенты:

Козьменко В.М.,

заведующий кафедрой истории России РУДН, доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ

Орлов И.Б.,

доктор исторических наук, профессор Высшей школы экономики

Авторы:

Маловичко С.И.,

доктор исторических наук, профессор Государственного гуманитарно-технологического университета, профессор Российского государственного гуманитарного университета

Мухутдинов А.А., кандидат исторических

Реснянский С.И., доктор исторических наук, профессор кафедры средних веков и нового времени Московского государственного областного университета, профессор кафедры истории России Российского университета дружбы народов, член Союза журналистов РФ

Основой курса лекций по интеллектуальной истории России является, в первую очередь, история развития исторического мышления. Интеллектуальная история – предметное поле актуального исторического знания, предмет ее исследования – все виды творческой деятельности человека (включая ее условия, формы и результаты) в общем интеллектуальном пространстве и долгосрочной исторической ретроспективе [1] . Отечественная традиция размышления о прошлом претерпевала изменения вместе с развитием древнерусской, а затем русской культуры и, конечно, с появлением научного знания. Российское историческое мышление на протяжении столетий было зависимо от общих, но не редко и отличных от других европейских народов традиций памяти и форм как научного, так и ненаучного мышления.

В своих лекциях авторы применяют широкий контекстуальный подход к рассмотрению интеллектуальной истории России, соотнося ее с современным ей научным знанием. Авторы обратили внимание на недостаточно освещенные в нашей исторической литературе вопросы о влиянии текста Библии на сознание древнерусского летописца, о жизни некоторых исторических конструкций киевского «Синопсиса» в русской литературе и общественном сознании XVIII–XX вв., о возникновении двух типов историописания: социально ориентированного и научного (на примере исторических текстов М.В. Ломоносова и Г.Ф. Миллера) о политике памяти, которую пыталась провести посредством своего сочинения Екатерина II. Авторы также сосредоточивают внимание на феноменах интеллектуальных практик, связанных с восприятием времени, конструированием в сознании россиян отношения к «справедливым» и «несправедливым» войнам в прошлом, появлением европоцентризма и ориентализма, формированием национально-государственного нарратива в контексте национальной истории. Кроме того, в отдельных темах предлагается рассмотрение сложного процесса перехода от традиционного восточного восприятия прошлого (на примере Северного Кавказа) к европейской модели линейной истории, восприятие и написание истории непрофессиональным историописателем (выпускником гимназии), а также соотношения научного исторического знания, общественного сознания и осуществления политики памяти политическими элитами. Также авторы посвятили отдельную лекцию рассмотрению эволюции историко-правовых основ церковно-государственных отношений в российском социуме.

Говоря об общественном сознании XVIII— начала XXI вв., авторы придают большее значение источникам, отразившим человеческую субъективность: воспоминаниям, публикациям в периодической печати, выпускным сочинениям гимназистов и т. д. Такие источники наполнены информацией, несущей культурно-историческую специфику своего времени, а также представления, характерные для определенной социальной группы или общества в целом. В указанных исторических источниках отражены важные для современного исследователя убеждения и предпочтения, иерархия ценностей их авторов. Конечно, их использование предполагает активную позицию исследователя. Внимательное чтение, например, материалов периодики или сочинений гимназистов (являющихся продуктами человеческого интеллекта того или иного периода), позволило авторам вести разговор о категориях мышления, способах постижения окружающего социального мира и его презентации людьми, не принадлежавшими к науке. Однако следует помнить, что мышление людей, конструировавших культурно-исторические образы, формировалось наукой, образованием, мировоззренческими установками, господствовавшими в их современности.

Изучаемые черты общественного и исторического мышления прошлого, были составной частью интеллектуальной сферы людей, которые объясняли / постигали прошлое и настоящее в свете определенных понятий и метафор, данных им культурой, в границах которой им суждено было существовать и мыслить. Они старались быть современными, как им казалось, давали читателю логичные описания и объяснения, но не придавали значения тому, чему придает значение культура начала XXI века. Поэтому, выстраивая дистанцию между своей культурой и культурой познаваемого прошлого, авторы старались учитывать ее формы, идеологию и мыслительные способности людей того времени. На взгляд авторов, затрагиваемые в учебном пособии темы важны для современного образованного человека, так как обращение к интеллектуальной культуре прошлого, в какой-то степени, позволяют современной культуре понять свои собственные качества.

План

1. Новые подходы к анализу письменных источников во второй половине XX в.

2. «Библеизмы»

Ключевые слова: нарратив, Повесть временных лет, эсхатология, библеизмы.

В последние годы в российской историографии обозначилась интересная тенденция нового прочтения древнерусских письменных памятников, которая в немалой степени была инициирована работами И.Н. Данилевского [2] .

В данной лекции представляется важным обратить внимание на ситуацию в исторической науке, актуализировавшую интерес к древнерусскому летописцу, а также предложить несколько иных сюжетов Повести временных лет, которые не только дополняют гипотезу И.Н. Данилевского, но и ставят новые вопросы перед проблемой «библеизмов» в древнерусском летописании.

В последние годы историки все четче пытаются актуализировать вопрос об этическом отношении исследователя к прошлому, а точнее к многоликим агентам исторического процесса.

Предположение о том, что «историческая мысль должна быть этичной», призывы к осуществлению «этического поворота» и выработке «толерантного отношения к “Другому” как основе современной этики» становятся вполне понятны не столько от перечисления нескольких «поворотов» в исторической науке второй половины XX в., но, в первую очередь, после рефлексии об изменении в историческом знании.

Одной из черт новой историографической культуры становится этическая ответственность историка перед «Другими», т. е. людьми прошлого. В связи с этим меняется и отношение историка к историческому источнику. Как заметила в конце XX в. О.М. Медушевская, от исследователя потребовалось признать за источником не столько вместилище определенной информации, «сколько реализованный продукт Другой человеческой психики», т. е. источник – «это продукт целенаправленной, осознанной деятельности человека». Историк подчеркивала, что признание «другого» не есть просто признание его как иного (так называемая инаковость), «но прежде всего как равновеликого и самодостаточного индивида, а, следовательно, носителя социальной информации. Человек лучше всего выражен в своем сознательно целенаправленном творчестве. Он создает произведения, служащие, в свою очередь, основным источником гуманитарного познания. Следовательно, в центре внимания оказывается не отношение субъект – объект, но триада: человек – произведение – человек» [3] .

Вполне понятно, что референтом (конкретным предметом или событием) исторической реконструкции историка не может являться сама ушедшая реальность. Такими референтами могут быть только созданные представителями другой ушедшей эпохи/культуры тексты, а это значит, что реально существуют лишь фрагменты реальности – те или иные события, зафиксированные в этих документах. По этому поводу Питер Бёрк замечает, что наши умы не отражают действительность непосредственно. Мы чувствуем мир только через сеть условностей, схем и стереотипов, и сама эта сеть изменяется от одной культуры к другой [4] . Историки, изучающие средневековые памятники, вынуждены признавать, что то, что однажды было событием, теперь является текстом, сконструированным представителем культуры, погруженной в систему интерпретаций, совершенно отличной от нашего рационалистического подхода [5] . Более того, если мы собираемся искать оригинальную, нетекстовую правду, то средневековая хроника в этом деле – опасный источник [6] .