Интеллектуальный слой в советском обществе
Шрифт:
необходимо совершенствовать штатные расписания” (338). Мысль о том, что профессия, действительно требующая высшего
образования, в принципе не является рабочей, не пользовалась популярностью в условиях, когда “потребностями научно-технической
революции” оправдывали любые глупости. Даже признавая нелепость использования на местах, не требующих высшего и среднего
специального образования соответствующих специалистов, советские авторы считали необходимым подчеркнуть: “Естественно,
численность специалистов с высшим образованием должна постоянно и интенсивно расти для обеспечения усложнившейся на основе
НТР техники производства“ (339). Госкомтрудом в 1977 г. был издан даже специальный “Перечень рабочих профессий, требующих
среднего специального образования“.
И идеология, и практика советского режима как объективно, так и субъективно были направлены на всемерное снижение
общественного престижа и статуса интеллектуального слоя. Представление об интеллектуалах как о “классово-неполноценных”
элементах общества, пресловутой “прослойке” относится к одному из основных в марксистско-ленинской системе понятий. Уже одно
это обстоятельство достаточно ясно характеризовало отношение к образованному слою “сверху”. Отношение же к нему “снизу”
закономерно определялось тем, что он собой представлял по уровню своего благосостояния и степени отличия от остальной массы
населения. К 80-м годам утратила престижность даже научная деятельность. В 1981 и 1985 гг. из 2000 опрошенных ученых на вопрос,
является ли ваша работа престижной, “да” ответило только 24,1%, “отчасти” - 41,3, “нет” - 34,6%, на вопрос, хорошо ли она
оплачивается, ответы составляли соответственно 17,2 , 30,7 и 52,1% (340).
Образованный слой советского времени вследствие отмеченных выше своих свойств в целом закономерно утратил и в общественном
сознании те черты (уровень знаний и общей культуры), которые бы существенно отличали его от остального населения и которые в
принципе единственно и должны определять его как элитный социальной слой. По иному и не могло быть в условиях когда
преобладающая часть тех, кто формально по должности или диплому входил в его состав, по своему кругозору, самосознанию,
реальной образованности и культурному уровню ничем не отличалась от представителей других социальных групп, потому что этот
слой действительно был “плоть от плоти” советского народа. И в свете этого можно сказать, что коммунистические утопии о
“стирании граней” и “становлении социальной однородности” получили-таки в советской действительности некоторое реальное
воплощение.
Статусу “советского интеллигента” в обществе соответствовал низкий уровень его материальной обеспеченности. Сокрушающий удар
по благосостоянию интеллектуального слоя был нанесен сразу же - самим большевистским переворотом. После революции, в 20-х
годах, средняя зарплата рядового представителя интеллектуального слоя была очень невелика (см. табл. 151 (341)и 152 (342)). Она
сравнялась или была несколько ниже заработков рабочих, тогда как до революции была в 4 раза выше последних.
Наиболее трудным был период 1922-1924 гг., когда на жизненном уровне интеллигенции отразился НЭП и вздорожание рынка.
Отмена академических пайков при низком уровне зарплаты тяжело отразилась на положении научных работников (343). Хотя ставка
их в 1,5 раза превышала учительскую, но они не получали помощи из местного бюджета, в результате чего реальная зарплата
московского профессора оказывалась ниже учительской. В целом зарплата профессоров и научных работников составляли менее 50%
от средней ставки в мелкой и средней промышленности, профессор вуза получал 15 товарных рублей. В 1924-1927 гг. доходы
преподавателей и научных сотрудников сильно колебались по регионам, повысившись за это время, как правило, от 20-80 до 100-200
р. (см. табл. 153), но часто за счет большой перегрузки, как признавали и советские администраторы, “для получения культурного
минимума зарплаты научные работники были вынуждены работать с превышением норм нагрузки иногда в 4 раза. Что сводит на нет
разницу с рабочими и служащими и дает показатель вдвое ниже рабочего” (344). В 1930 г. профессора получали 300 р., доценты - 250,
ассистенты - 210 (см. также табл. 154) (345).
Благосостояние же некоторых групп интеллигенции не достигало прожиточного минимума. Таковой в 1925 г. составлял 29,38 р.
(средняя рабочая зарплата по стране составляли в 1923/24 г. 36,15 р., в 1924/25 - 45,24 р. (346)), а зарплата сельских учителей в Сибири
– 21,5 - 25 р. В 1927/28 г. они получали 30-37 р. (в 1928/29 - 40-46), тогда как средняя зарплата фабрично-заводских рабочих составляла
там 53,67 р., строительных - 56,80, мелкой промышленности - 50,75, металлистов - 68,94, средняя зарплата служащих учреждений -
56,50 (347). Исключение режим делал лишь для узкого слоя специалистов тяжелой промышленности и высших научных кадров,
“оправдывая” это отступление от идеологических постулатов временной острой потребностью в этих кадрах. В 1925 г. в
металлической промышленности чернорабочий получал 35 р., средняя зарплата рабочих составляла 60 р., квалифицированный