Шрифт:
Давность следа…
Не вызывает сомнения, что наиболее популярным жанром в литературе является детектив. Криминальными историями зачитываются все – от мала до велика. По возрасту русский детектив давно уже дедушка, ему более ста пятидесяти лет. Его история начинается со второй половины XIX века. Именно тогда в газетах и журналах стали печатать криминальные хроники и очерки с судебных заседаний. Эти очерки были очень популярны среди населения Российской империи, чем писатели и воспользовались. Однако при этом детектив не выделялся читателями и издателями в общем потоке авантюрно-приключенческой литературы.
В сборник включены три произведения разных авторов, в которых речь пойдет о преступлении. И – наказании, одной из форм которого бывает, если бывает, человеческое раскаяние. Это повесть «Хмель, сон и явь» Владимира Даля, рассказ «Интересные мужчины» Николая Лескова и рассказ «Мысль» Леонида Андреева.
Владимир Иванович Даль известен читателям прежде всего как создатель знаменитого «Толкового словаря живого великорусского языка». Не менее примечательным трудом Даля является его сборник «Пословицы русского народа», включающий более тридцати тысяч пословиц, поговорок и метких слов. Сам по себе Владимир Даль – фигура не академическая, а вполне легендарная. Но не все сегодня знают, что еще Владимир Иванович был и гардемарином, плававшим к берегам Швеции и Дании, и мичманом флота в Николаеве. Был врачом, оперировавшим раненых во время русско-турецкой войны, и военным инженером, организовавшим переправу через Вислу по понтонному мосту собственного проекта в период польской кампании. Серьезно занимался биологией и этнографией, был членом-корреспондентом Академии по отделу естественных наук и одним из учредителей Российского географического общества.
О Дале-писателе, печатавшемся под псевдонимом Казак Луганский, заговорили после появления его «Сказок». Однако сборник был расценен жандармерией как «насмешка над правительством», запрещен и изъят из продажи. Даля арестовали, но вскоре, благодаря ходатайству В. А. Жуковского, он был освобожден: царь Николай I простил его за заслуги в польской кампании.
Литературные опыты Даля были довольно высоко оценены критикой. Особенно часто писал о нем Белинский. И хотя по мнению критика, Даль не мастер сюжетных ходов и сложной композиции, зато непревзойденный бытописатель, знающий русскую жизнь всех социальных слоев и умеющий написать о ней правдиво, с сочувствием и добрым юмором. «В повестях и рассказах своих г. Даль является человеком бывалым. И в самом деле, где не бывал он? Он участвовал в польской кампании и в хивинской экспедиции, он был в Молдавии, в Валахии, в Бессарабии; Новороссия с Крымом знакомы ему как нельзя больше, а Малороссия – словно родина его…
Он знает, чем промышляет мужик Владимирской, Ярославской, Тверской губернии, куда ходит он на промысел и сколько заработывает… Г-н Даль – это живая статистика живого русского народонаселения…»
С определенной долей иронии оценивали писатели «натуральной школы», к коим, несомненно, принадлежал и Владимир Даль, воссоздаваемую ими особенность миропонимания своих героев, их простодушие и ограниченность силой привычки. Но описываемый в повести патриархальный строй, который, подобно цементу, поддерживал целостность нации и нес в себе строгие моральные заповеди целого рода, нарушение которых вело к отчуждению от коллектива (а вне сообщества патриархальный человек не мыслил своего существования), воспринимался писателем в первую очередь как устойчивая, веками сложившаяся нравственная среда. Принципы, которые утверждены в такой среде, защищают человека, закрепляют в нем осознание причастности к общей жизни коллектива, являются важным законом бытования крестьянских семейств и поселений. Никакой утопизм, фатализм, ни опора на извечное русское «авось» не приуменьшали страха людей перед гибелью души из-за нарушения существующих в такой среде запретов. Этот страх, эти особенности жизни русского человека, многочисленные нравственные табу и помогли герою повести «Хмель, сон и явь» постепенно преодолеть свое грехопадение, вернуться к усвоенному им опыту рода и подчиниться семейным ценностям.
Как уже упоминалось, Даль не мастер сюжетных ходов, поэтому все события в повести разворачиваются как бы случайно. Случайно герой проснулся и подслушал разговор злоумышленников, случайно ему удалось увернуться от удара и ударить самому, случайно сошелся с приятелем-собутыльником и не убил его, случайно же этот приятель отыскался в самый нужный момент. Наконец, случайно судьи не поверили признанию героя повести в убийстве. Этот «случай из жизни» напоминает анекдотический очерк: вроде всё жизненно, достоверно, но веришь с трудом в реальность происходящего.
В. Белинский считал «Хмель, сон и явь» лучшим произведением Даля.
Название рассказа «Интересные мужчины», а отчасти и его тема заимствованы Лесковым из упоминаемого им самим очерка Г. И. Успенского «Куда девался один хороший русский тип?» В очерке Глеба Успенского «пожилая дама» говорит: «Неттеперь интересного мужчины… Вот что мне кажется…» Далее она замечает, что раньше «был господствующий тип мужчины, “достойного благоговения”, поклонения… А теперь нет его… нет теперь такого типа, сокровенную глубину души которого масса женщин могла бы в самом деле благоговейно чтить, уважать или, наконец, просто бояться…»
В рассказе очень образно представлена повседневная армейская жизнь в провинции в мирное время. Лесков создает обобщенную картину жизни, нравов, культуры, в том числе бытовой, армейского сообщества. Повседневные будни заурядных, в сущности, людей, однообразные, скучные, рутинные. Жизнь, в которой постепенно забываются и кодекс армейской чести, и нравственные обязательства, и значение духовного развития. Сюжет тоже зауряден: карты, вино, «офицерская честь», пропажа ценностей во время азартной игры в карты и трагическая гибель ни в чем не повинного героя (вспомним «Брегет» Куприна). Вместе с тем Лесков, как это ему присуще, сумел увидеть и показать читателю, что и в такой опустившейся армейской среде человек способен сохранить в себе честь, достоинство и, вообще, остаться человеком.
Николай Семенович Лесков вошел в историю русской литературы как «самобытный живописец» русской действительности и русского национального характера. Значительная часть его творческого наследия может быть оценена как энциклопедия «типов» и «экземпляров» русских людей.
Рассказ «Мысль» был опубликован в журнале «Мир Божий» в 1902 году, спустя год среди читателей и критиков быстро распространился слух о сумасшествии самого автора. Сначала Леонид Андреев не считал нужным оправдываться, чем только подливал масла в огонь сплетен. Но когда в феврале 1903 года врач-психиатр И. И. Иванов в своем докладе о рассказе «Мысль», прочитанном в Петербурге на заседании Общества нормальной и патологической психологии, полностью повторил слух о возможном безумии автора, Андреев начал метать гневные письма в редакции.
В 1908 году он опубликовал очередное открытое письмо, опровергавшее предположения о его болезни. Однако в 1910 году вышли уже три статьи, в которых утверждалось, что писатель сошел с ума и страдает от острого нервного расстройства. На эти статьи он ответил новым посланием под названием «Сумасшествие Л. Андреева». В нем, не без тени юмора, писал: «Мне надоели вопросами о здоровье. Но все равно поддержу этот слух, будто я сошел с ума; как сумасшедшего, все будут бояться меня и дадут мне наконец спокойно работать».
Рассказ Андреева «Мысль» можно рассматривать как отклик на роман Достоевского «Преступление и наказание». Герой рассказа, доктор Керженцев, – классический образец сверхчеловека ницшеанского толка без малейших признаков сострадания. Одержимый мыслью о своей исключительности, о вседозволенности, легко переступает через нравственные категории, отбросив нормы общечеловеческой морали. Он самодостаточен, другие люди – всего лишь пешки, которыми он, не задумываясь, пожертвует не только во имя своей выгоды, но даже ради простой прихоти. В конце концов прекрасно может обойтись и без них. Стоит ли в таком случае горевать по поводу убийства одного, нескольких или даже множества людей?