Интермеццо, интермеццо
Шрифт:
— Вижу, что не знаешь. Не знаешь, потому что не ведаешь, от чего отказываешься! Я расскажу тебе, если хочешь.
— Расскажи про Вик, в котором Анхеллинда потеряла жениха!
Ярл проткнул меня взглядом, как копьём, но я не отвёл глаза, и просверлил его взглядом в ответ. Эта маленькая битва закончилась моей победой. Ванхаген нахмурил брови и отвернулся. Потом искоса сверкнул глазами зло и коротко и, вздохнув, снова отвернулся.
— Ты знаешь больше, чем я думал. — Сказал он, и я понял, что это не лесть. — Анхеллинда рассказала? Она, больше некому! Я полагал, что вы с ней на ножах, по крайней мере, с твоей стороны. Она-то к тебе всегда неплохо относилась, только не подавала вида, а уж после того, как ты угрохал бандюков на неё напавших…
— Которых
— Я! Не скрою, это сделал я. Но они не сотворили бы с ней ничего плохого, как она думала… А я знаю, что она так думала. Мои планы были иными. Да, нам было тесно вдвоём во фьорде, а я не могу всё время быть в Вике!
Ярл снова помолчал, пожевал нижнюю губу и, вновь взглянув на меня горящими глазами, оскалил зубы и поведал мне следующее:
— Так значит ты хочешь узнать про то, как погиб Олаф? Или Анхеллинда не сказала тебе его имя? Неважно! Так вот, в его смерти отчасти есть и моя вина, но я не убивал его! Он погиб, как герой, сражаясь со мной плечом к плечу, а в последней битве спина к спине! Можно сказать, что ему я обязан своим спасением. Олаф был викинг не из последних. Он был молод, силён, красив, бесстрашен и похож… на тебя! Да-да, похож, как если бы вы были родными братьями, (не близнецами конечно). Но каким бы он ни был, я был сильнее и выносливее. А ещё я больше чем он любил Анхеллинду…
После этого признания мой рот ещё разок открылся на всю ширину! Он любил её! Любил тогда много лет назад, а в последнее время ненавидел! Всё это не просто было переварить, а вопросы, рвавшиеся у меня с языка, могли только запутать дело и я решил промолчать.
— Ты уже знаешь, что Анхеллинда мне не родная сестра, что она найдёныш, которого удочерили мои родители, а это полностью уравнивало её в правах с их родными детьми, а заодно накладывало все ограничения… Короче, я не имел право её любить! Но разве любовь спрашивает о правах и правилах? Разве можно так просто взять и приказать — не люби! Ко всему прочему, Анхеллинда отвечала мне взаимностью и, конечно же это дело кончилось тем, что у нас родилась дочь…
Моя челюсть ещё раз упала, но теперь она свесилась ниже, чем в прошлый раз и на место её пришлось вернуть рукой. Между тем ярл продолжал, не замечая моей реакции:
— Здесь во фьорде женщины и девушки иногда приносят детей, не будучи замужем, или когда муж пару лет в Вике. С этим мы давно научились справляться без лишней крови и жестокости. Просто объясняем, что это, дескать, дети Тора или сына его Бальдра, а то и самого Одина! Если случай совсем уж из ряда вон и прикрыть позор трудновато, то объявляем ребёнка сыном Локи, а его плутни не поддаются человеческому разумению и больше никто не смеет задавать вопросов по этому поводу, дабы не прослыть полным дураком. Всё это так, но в нашем случае всё было по другому! Связь между братом и сестрой, это святотатство и никому дела не было до того, что Анхеллинда мне не родная по крови. Вобщем, ребёнка скрыть не удалось, но мой отец решил проблему по-своему. Меня он услал в малый Вик, откуда я вернулся победителем, но когда вернулся, узнал, что Анхеллинда тяжело больна, к ней никого не допускают, а про ребёнка вообще ничего узнать не удалось. Прошла целая зима, прежде чем я услышал правду, которая прибила меня к земле не хуже, чем дротик из баллисты. Пока я был в Вике, нашу дочь вырвали из рук Анхеллинды и куда-то увезли, а всех её служанок-рабынь отправили на дно фьорда, предварительно сняв им головы!
К тому времени мой отец уже отправился на своём лучшем боевом корабле к Одину, а мать пожелала сопровождать его в этом пути… Вобщем я тогда стал ярлом. В своём фьорде я мог делать всё, что хотел, в том числе и пренебречь любыми законами и условностями.
Конечно я попытался разыскать пропавшую дочь, а Анхеллинду захотел взять в жёны. Но ни то, ни другое мне сделать не удалось. Отец надёжно спрятал концы в воду, лишь один из отроков, прислуживавших старому ярлу, сказал, что тот в последнее время часто принимал у себя каких то купцов с далёкого юга, которые всё предлагали ему мечи такой стали, что резала любые доспехи, как траву,
Вобщем этот ребёнок был для нас потерян навсегда, и найти его не представлялось возможности. А вот с матерью произошла другая история. Когда я узнал, что она поправилась и её жизни больше ничего не угрожает, то, конечно же, сразу явился к своей Анхеллинде, но… Она больше не любила меня… Она приветствовала меня, как брата и отдавала почести, как владетельному ярлу, а в остальном мою Анхеллинду словно подменили. Это убило меня ещё больше, чем потеря ребёнка, но я решил, что не буду мучить свою любимую, не заставлю её сделать то, чего она не хочет, а подожду, когда любовь вернётся сама собой. И я стал ждать. Ждал два года, но любовь не вернулась.
Анхеллинда совершенно поправилась, но как будто забыла свою предыдущую жизнь. Забыла она и всё, что было между нами. Вот тогда то и появился в наших краях Олаф. Он был не местный, но по обычаю я принял его, как брата и поначалу не пожалел об этом. Потом пожалел! Я уже говорил, что Олаф обладал всеми достоинствами, какими Один может наделить человека. И в том, что он смотрел во все глаза на красавицу Анхеллинду, не было ничего неестественного, (а она была в то время красавица, двадцати лет от роду, стройная, высокая, сероглазая с немного отрешённым, задумчивым лицом; роды не испортили её фигуру, а только прибавили ей женственность и статность). Ничего необыкновенного не было и в том, что через некоторое время она стала всё чаще останавливать на белокуром красавчике Олафе свой взгляд. Вот только мне это всё было, как острый нож в сердце! Но я уже ничего не мог поделать. То-есть я мог снять с него голову, а её заставить делать то, что я захочу, но это не принесло бы счастья ни мне, ни ей, а в то время я не хотел для неё несчастья, совсем не хотел! Я смотрел на них и скрипел зубами, а весной он перед всеми попросил у меня её руки и я дал своё согласие!..
Правда при этом я поставил условие, что Олаф перед свадьбой будет сопровождать меня в Вике. Предложение было почётным, от такого никакой викинг не откажется. Не отказался и он, наоборот, обрадовался и стал со знанием дела собираться в поход. А вот глаза Анхеллинды сказали мне другое. В первый раз тогда я прочёл в них ненависть! Впрочем, меня это уже не очень волновало. В конце концов, я не собирался бить её возлюбленного обухом по затылку или вонзать ему кинжал под лопатку! Я просто брал его в Вик, из которого всегда кто-нибудь не возвращается, где я сам мог сложить голову, как и любой из моих воинов.
Тогда мы решили пойти пощипать франков. Я был не один в этом походе: собралось войско из двадцати или даже больше фьордов, а вёл нас Фигольд-конунг, которого я правда лично не знал, но много о нём слышал. Он был молод, невысок ростом, но крепок и уже успел показать себя умелым и удачливым полководцем…
Драгис прервал свой рассказ и посмотрел на Фига с хитрым прищуром. Вся компания тоже воззрилась на коротышку, который покраснел, как варёный рак и даже слегка съёжился.
— Ну, я это был, я! — Наконец сказал он, сообразив, что все ждут от него какого-то объяснения. — Только это было давно, ещё до того, как я с Быком познакомился! Старая история и когда-нибудь я вам её расскажу, а сейчас, Драся, будь так любезен, не томи, продолжай!
Драгис кивнул в знак согласия и продолжил.
— Не скажу, что во время разговора с ярлом я полюбил его, как родного, но всё же проникся к нему какой-то симпатией, а он поведал мне следующее:
— Франки! Превосходные воины! Здоровенные мужики в шлемах с петушиными гребнями! Мастера поставить стену из щитов и копий! Как они думали — непробиваемую стену… Фигушки! И «Фигольд-Великий!» — с нами!!!