Интермеццо
Шрифт:
— Сняла рюкзак?
— Нет еще.
— Почему? Подложи его под голову, будет подушка.
Но, хотя ремни рюкзака очень жали, она минуту еще просидела не двигаясь, ошеломленная внезапным спокойствием. Весь недавний страх совершенно затих в ней, просто не верилось, что может быть так хорошо и легко. И что-то вроде надежды робко пустило в ней ростки. Она Сомкнула веки и, прижав руки к своим кружевам, недоверчиво вслушивалась в едва различимый чистый шепот. «О боже! — В мыслях ее вдруг возникло самое горячее, никогда не утоляемое желание. — Если б я могла иметь ребенка…»
Между
Анджей, чуть повернув голову, всматривался в этот, словно бы в пустоте подвешенный клочок ночи. «И что будет завтра?» — лениво подумал он. Но даже приблизительно не мог себе этого представить. А через год? Будущее было окутано таким непроницаемым мраком, что на минуту его охватило сомнение, — совладает ли он когда-либо с нынешней ситуацией? На что опереться? Положиться на что? Он не находил в себе ни силы, которой можно было бы довериться, ни чувства, которое способно было бы придать жизни хотя бы подобие целесообразности. Однако же лишенный и тени надежды, он ни на минуту не переставал испытывать жажду жизни. Ах, жить, жить! Он упивался этим слепым, неясным желанием и, хотя знал, что никогда им не насытится, поддавался ему не сопротивляясь, выжидая.
Вдруг он осознал, что Зоська еще не легла. Она сидела тихо, не шевелясь, но в самом факте ее бодрствования он почуял угрозу для себя.
— Почему не ложишься? — спросил он.
Она молчала. Анджей приподнял голову.
— Ты что, оглохла?
Было по-прежнему тихо.
— Ну отзовись, черт побери! — крикнул он.
Зоська шевельнулась. Но отозвалась она лишь спустя минуту — неприязненным, вызывающим тоном.
— Мешаю тебе?
— Мешаешь. Снова замышляешь чего-то?
— Замышляю! — передразнила она его. — Может, и замышляю, это мое дело. А свое «мешаешь» можешь держать при себе.
Анджей, не отвечая, снова лег на спину и стал вглядываться в небо. Зоська тоже притихла, но ненадолго. Спустя минуту она снова заговорила, немного, правда, спокойней, но еще очень решительно.
— Слушай, что с нами будет?
— Как это, что будет?
— Ведь так дальше не может продолжаться.
— Америку открыла!
— Ты понимаешь хоть, что ты со мною сделал?
Он молчал.
— Пять лет, понимаешь?
— Думаешь, я считать не умею?
— Обращаешься со мною, как с ничтожеством,
— Не преувеличивай! Что есть между нами, то есть, и ты прекрасно знаешь, почему.
— Ничего я не знаю, — возразила она поспешно и горестно. — Неужто я и в самом деле такая подлая и низкая?
— А разве я говорю, что ты подлая? Зачем впадать в крайность.
— Никакая не крайность. Для тебя что неугодно, то и крайность. А я тоже человек.
— Тоже.
— Да разве ты видишь во мне человека? Что я тебе сделала?
Анджей сел и, раскидав сено, уперся головой в согнутые колени.
— Что такого я тебе сделала? Полюбила тебя, и потому ты мстишь?
— Вовсе я не мщу.
— А что делаешь? Мстишь.
— Ну ладно, мщу! И что с того?
— Как это, что с того?
— Зачем вообще этот разговор, к чему он ведет? Все и так ясно.
— Вовсе не ясно.
— Может, тебе, а мне ясно. Просто мы не подходим друг другу. Мало ли таких супругов на свете? Мучаемся оба, убиваем друг друга.
— Ты меня убиваешь.
— А ты меня нет?
— Я всегда хотела тебе как лучше.
Анджей помолчал минуту.
— Знаешь, — вдруг сказал он, — был у меня на первом курсе товарищ. Мыкался как я, и, так же как у меня, не было у него никаких надежд на собственные средства завершить образование. И что же? Недавно встретил я его. Здоровый парень, одет франтом, архитектурный кончил, работы невпроворот, через пару лет кучу денег будет загребать. Счастливец, а?
— Зачем ты это говоришь? — шепнула Зоська.
— Зачем? Мне так не подфартило. Он теперь господин архитектор, а я всего-навсего жалкий техник-строитель. Думаешь, он был способнее меня? Где там! Просто посчастливилось ему. Приглянулся он одной старой бабе, а у той было достаточно денег, чтобы пропихнуть его в институт. И выплыл парень!
— Он женился на ней?
Анджей рассмеялся.
— Так и думал, что ты спросишь об этом. По-твоему, все женщины только тем и заняты, что рыскают по свету в поисках мужей. Впрочем, успокойся. Та старая бабка уже замужем была.
Долгое время они молчали.
— Анджей! — шепнула наконец Зоська.
— Что?
— Ведь не моя же в том вина, что мама потеряла свои деньги.
— А я разве говорю, что твоя вина? Невезучий я! Впрочем, не столько невезение, сколько махинации этого злосчастного Генричка.
Зоська не любила приятеля матери, но сейчас взяла его под защиту.
— Ведь он хотел как лучше для мамы.
— Хотел! Таким манером ты любого негодяя можешь обратить в ангела.
— Не говори так. Я знаю, из-за того, что мы обеднели, тебе пришлось бросить архитектуру…
— Не надо об этом.
— Ты все хочешь отобрать у меня.
— Что все?
— Я хорошо знаю, что ты меня не любишь. Но я думала, что тогда…
— Когда?
— Когда ты говорил, что хочешь на мне жениться, было иначе. А теперь ты даже воспоминания хочешь у меня отобрать.