Интим не предлагать!
Шрифт:
— Странная мечта, конечно, но в Аризону так в Аризону. Ну что, по рукам?
— Ты совсем больной? Выйти замуж за тебя даже ради денег — нет, спасибо, ищи другую дуру, — отказываюсь и поворачиваюсь лицом к окну, рассматривая двор сквозь заляпанное стекло.
— Да что ж ты такая упёртая! Ни к чему не обязывающая роспись в ЗАГСе, потом развод и привет — знойная Аризона! Ну сама подумай, где ты ещё столько денег возьмёшь? У тебя же такого деда нет.
— Мой дед — ветаран войны, он Берлин брал! — шиплю оскорблённо.
— Супер, часть и хвала, но денег у него таких нет. А у моего есть, стало быть, они есть и у меня.
Скрещиваю руки на груди и оборачиваюсь на змея-искусителя.
— Богдаша, а кстати, зачем тебе так срочно жениться? От армии откосить, что ли?
— Хуже. Мой другой дедушка, по маминой линии, недавно отдал Богу душу…
— О, соболезную, — говорю вполне искренне, но он только отмахивается:
— Мужчина он был такой, с юмором, у нас это семейное, если ты заметила.
— Не заметила.
— В общем, он оставил мне крупное завещание, ну там квартиру на Арбате, долю в бизнесе, ну и так, ещё по мелочи, но получить я его смогу только лишь если буду женат, — разводит руками и оттопыривает нижнюю губу. — Вот подстава, да?
— Ну ты насквозь меркантильный, Малиновский! — не скрывая презрения кривлюсь я. — Дед хотел, чтобы ты остепенился, а ты подставу решил замутить чтоб поскорее его деньгами завладеть.
— А ты шаришь, — довольно улыбается он и ямочка не заставляет себя долго ждать. — Всё так и есть. Через пару месяцев мы универ закончим, я хочу выйти на волю не с пустыми руками. У меня большие планы на будущее и для этого мне нужно это наследство. Ой, вот только не надо тут строить из себя. Как будто бы ты от такого куша отказалась.
— Таким путём — конечно, отказалась бы!
— А я вот не святой, — разводит руками, — и нимба нет. Мне нужны деньги и ты. Тебе тоже нужны деньги и… я. Мы повязаны. У нас нет выбора.
— Деньги мне нужны, это точно, — задумчиво тяну, понимая, что встреча с Джоном из мифической становится более чем реальной. — Но я в толк не возьму — почему я? Почему не Лошкарёва или Соломахина, или Селиванова на худой конец. Я-то почему?
— Ну потому… — зависает, — …потому что я знал, что тебе деньги срочно нужны.
— Откуда это?
— Да не столь важно, — машет ладонью, мол, не приставай. — Ну и к тому же ты симпотная, всё при тебе, мои точно поверят, что я к тебе любовью воспылал и жениться решил. Ну так что, Ромашкина, не тяни кота за….
— Да думаю я, подожди, — нервно кусаю губы и думаю, анализирую, взвешиваю.
Так-то, ну что я теряю? Подумаешь, паспорт печатью замараю, потерплю его один день и всё — три миллиона. Три. Миллиона. Да в моём родном городе можно на эти деньги трёхкомнатную квартиру купить, или двухкомнатную и гараж, или однокомнатную, гараж на две машины и эти самые две машины. Ай, да дофига на что хватит! Три миллиона! Мама дорогая! Я смогу уехать к Джону, сделать ему сюрприз. Никакие квартиры, машины и гаражи не сравнятся с восторгом, что будет сиять в его глазах. Ну уж а если не срастётся, приеду домой и куплю себе на оставшиеся однушку. И ещё что-нибудь. Хотя чего это не срастётся — ещё как всё получится!
Всего-то надо поиграть в мужа и жену денёк, так-то не сильно уж и перетружусь.
На спорт-площадке бегают кросс розовощёкие первокурсники — унылое зрелище, ни один из них с моим Джоном не сравнится. Перевожу взгляд на голубое чистое небо и вижу, как оставляя после себя белую дымку летит самолёт. А в нём лечу я. В Америку.
— Три миллиона и свадебное платье, — твёрдо цежу я, не отрывая взгляд от исчезающей в небе точки.
— Что? — переспрашивает Малиновский.
— Говорю: с тебя три миллиона и свадебное платье. И туфли, — добавляю, уверенно протягивая руку. — Мы женимся, потом разводимся, ты отдаёшь мне деньги и мы друг друга больше не знаем. И ещё важный момент: никакой брачной ночи. Секса не будет!
Малиновский, надув щёки с облегчением выдыхает и, смахнув движением головы мешающуюся чёлку, протягивает руку:
— Пф, да у меня этого секса завались. Никакого секса. Замётано.
Часть 3
— Ты с ума сошла! Всё, немедленно звоню тёть Алле! — восклицает Анька и хватает с письменного стола свой мобильный.
Со скоростью спринтера подскакиваю к Цветковой, выхватываю телефон и поднимаю в вытянутой руке над головой. Анька щурит глаза и, понимая, что с высоты своего карликового росточка точно не допрыгнет, просто протягивает руку и требовательно:
— Дай сюда мой смартфон.
— Нет!
— Ромашкина, не буди во мне зверя!
— Ни за что.
— Сама напросилась, — шипит Цветкова. Цапнув мой айпад, несётся в ванную и, удерживая планшет двумя пальцами, заносит над тазиком с замоченным бельём: — Отдашь?
— Ты дурочка, что ли, знаешь, сколько он стоит?! — возмущаюсь, но телефон не отдаю.
— Мне всё равно! Если ты считаешь, что я вот так запросто разрешу тебе принять участие в этой безумной авантюре — то ты глубоко ошибаешься. Ни за что не позволю, чтобы моя лучшая подруга — единственная! — нажимает, — лучшая подруга сломала себе жизнь!
— Цветкова, не будь параноиком, это фиктивная свадьба — фик-тив-на-я! — произношу по слогам и сажусь на край ванной. — Ну это же так просто — расписаться ради штампа и тут же развестись. Зато три куска, Цветкова. Три! Ты только представь себе эту кучу деньжищ.
— И представлять не буду, просто позвоню твоей маме и она моментально выбьет всю дурь из твоей пустой головы. Согласиться на это безумие, это же…. это же высшая ступень глупости! Сама подумай — это Малиновский, от него точно добра не жди, а вот подлянку — запросто. Он что-то задумал, точно тебе говорю, — со знанием дела констатирует Анька, и я закатываю глаза, негодуя от её феноменальной упёртости.
— Ну что он может задумать? Жениться на мне и потом завербовать в пожизненное рабство? Да нафик я ему сдалась, как и он мне, у нас чисто деловое соглашение — я помогаю ему, он помогает мне, все счастливы, все довольны, фейерверки, бабочки, салюты.
— А если он тебе потом развод не даст? — щурит глаза Цветкова.
— Да зачем ему это? Я тебя умоляю!
— А если он тебя на правах мужа, — запинается и говорит чуть тише “страшным” голосом: — а если он тебя обесчестит?
— Ну тебя уже совсем не в ту сторону понесло. И я сразу ему сказала, что никакой брачной ночи — это главное условие.