Интим не предлагать!
Шрифт:
— Ань, я же ради него на эту аферу со свадьбой пошла, чтобы денег заработать, чтобы сюрприз ему сделать… — шмыгаю носом, едва сдерживая набегающие слёзы. — Ну как он мог вот так поступить? А ведь казался таким правильным. Честным.
— Все они хорошие, до поры до времени, — тоном видавшей виды прожженой женщины изрекает Цветкова. — Ну ничего, деньгам другое применение найдёшь. Квартиру, вон, лучше купи. На однокомнатную хватит. Не раскисай, слышишь? А ну соберись!
Но советовать поздно — я уже раскисла. Стало так обидно, невероятно. Меня обманывали всё это время, вешали лапшу на уши, держали за дурочку, а я верила! Каждому ведь слову верила.
— Ладно, говори уже свою коронку, знаю же, что хочешь, — снова всхлипываю, утирая уголки глаз салфеткой.
— А я ведь предупреждала, — вздыхает Анька, поглаживая меня по спине.
Всё, мечты о счастливом будущем в Америке с улыбчивым Джоном рухнули как карточный домик. Быть обманутой и преданной ужасно неприятно, до глубины души. Именно этот факт расстроил меня больше всего. На удивление, потерю самого Джона я восприняла гораздо легче, чем то, что была такой наивной и не распознала ложь.
— Я такая дура, Ань. Круглая набитая дура.
— Ты просто доверчивая очень и добрая. Но ты очень хорошая и обязательно найдёшь своего принца на белом коне. Только пожалуйста, не ищи его больше в интернете. И я с этой ерундой завязала. Всё, вот прям сейчас отовсюду анкеты поудаляю! — Цветкова решительно тянется к лежащему на столе планшету, но я перехватываю её руку.
— А давай напьёмся, Ань? Купим вина и помнишь, как тогда на новый год — в дрова.
— О-ой, а может, лучше горячим чаем лучше обопьёмся? — кривится Анька, памятуя ту весёлую ночь и не потом не менее весёлое утро отходняка.
— Нет, предательство заливают чем-то не менее десяти градусов!
— Так в чае сто — кипяток.
— Идём, подруга ты мне в конце концов или нет, — хватаю Цветкову за руку и тяну к выходу из столовой. — Давно мечтала наклюкаться и пообсуждать, какие мужики козлы.
Знала бы я, чем мне обернётся эта пьянка… я выпила бы ещё.
Часть 29
За одной бутылкой фруктовой Сангрии как-то неожиданно появилась вторая. Сходили мы за ней с Анькой вместе, хорошо шатаясь, поддерживая друг друга за локоть. Алкогольного опыта у нас, что у одной, что у другой кот наплакал, поэтому развезло нас не по-детски.
— Я вот, Женька, замуж никогда не выйду! — икнув, уверенно изрекает Цветкова. — От этих мужиков одни проблемы.
— Ты так говоришь, как будто у тебя их был вагон и маленькая телю… тележка, — язык заплетается, но я стойко стараюсь держать себя в руках.
— Вот ты замуж вышла и что? Скоро развод, и объясняй потом парню которого повстречаешь и полюбишь, что всё это было понарошку.
— А я больше никого не повстречаю и не полюблю!
— Потому что в Малиновского влюбилась?
— Э, с ума сошла?! — кидаю в неё конфетным фантиком, но промахиваюсь. — Не люблю я его!
— А по-моему, всё очевидно. И он на тебя тоже запал. Раньше он как, вспомни — каждый день с новой, постоянно в клубах пропадал. А сейчас? А сейчас он как агнец божий, весь такой правильный, вечерами с тобой борщи варит. Неспроста это, Женя!
— Ну это потому, что …. Потому что… — а ведь действительно, почему? Он ведь реально раньше другим был. По крайней мере другим казался. — …потому что у нас договор! — нашлась.
— Нет, Женька, у вас любовь, — вздыхает Цветкова и пытается налить вино, попадая мимо фужера.
На балконе хорошо: в давно не мытые стёкла бьют лучи заходящего солнца, отражаясь в розовой Сангрии золотистыми зайчиками. И воздух уже такой совсем по-летнему пряный…
Вдруг нашу ламповую идиллию нарушает вероломный звонок в дверь. Мы с Анькой переглядываемся и затихаем.
— Ну бли-ин, неужели опять сифон, — тянет Цветкова и, покачиваясь, поднимается. — Если это Клавдия Петровна, я скажу ей всё, что о ней думаю! О ней, псине её дурацкой и турецких сериалах, что она смотрит на всю громкость в семь утра в воскресенье. Всё выскажу, — бурча, “Моргана” скрывается в коридоре.
Но это оказалась не Клавдия Петровна — в узком проёме балконной двери нарисовывается Малиновский. Упершись руками в косяк, с укором качает вихрастой головой:
— Та-ак, пьёте, значит. И без меня.
— А ты что здесь делаешь? — пытаюсь подняться, но, запутавшись в сушившейся над головой ночной рубашке Цветковой, падаю обратно на табурет.
— Вы что, красавицы, с пар удрали? Мелкая, ты чему жену мою учишь?! — Малиновский протискивается на наш тесный балкон и, упираясь коленками в импровизированный стол, садится напротив.
Высокий, красивый, благоухающий гуччи… Мне кажется, или я рада его видеть?!
— Как ты узнал, что я здесь?
— Девчонки из твоей группы сказали, что вы с мелкой в столовой шептались и что ты… — чуть наклоняется, заглядывая мне в глаза, — …плакала. А потом вы на пары не пришли. Не надо быть семи пядей… Не недооценивай меня, лапуля. Так что случилось-то? Зачёт по лингвистике не поставили? Или в РивГош закончился клубничный блеск для губ?
— А по-твоему, меня кроме учёбы и тряпок ничего больше в жизни не интересует? — оскорбляюсь, но не могу перестать любоваться синевой его глаз. Его залихватски зачёсанной челкой и сложенными в замок длинными пальцами…
— Тебя обидел кто-то? — серьёзно спрашивает он, теряя привычную весёлость.
— Нет.
Ну не признаваться же ему, что меня позорно обманывали столько времени.
— Врёт она всё! — влезает Цветкова, облокотившись о дверной косяк. — Её Джон — наглый лжец. Он на сайте знакомств зарегистрирован и ищет новую пассию.
— И только? Я-то уж думал… — пренебрежительно фыркает Малиновский, и меня охватывает неописуемая ярость:
— В каком это смысле — “и только”? Меня, вообще-то, парень обманывал! Или, по-твоему, это нормально — говорить, что испытываешь к девушке чувства, подыскивая при этом на стороне другую?