Интим не предлагать!
Шрифт:
Богдан, пользуясь моим замешательством, щёлкает кнопкой кофеварки и умело заговаривает мне зубы:
— Что за сумасшедший так долбит? Если бы у нас были соседи снизу, я бы решил, что мы кого-то залили.
— Например, Клавдию Петровну, — смеюсь я и тут лицо моё вытягивается, когда слышу в гостиной до боли знакомый голос:
— Где моя дочь?
— Э-э, здравствуйте. Вы, наверное…
— Женя?! Женя! Ты где? Женя!!!
Бросив пакет с несчастными зёрнами на стойку, ошарашенно выбегаю из кухни и застывают, словно восставшая мумия Тутанхамона:
— Мама?!
— Господи, Женя! — мама швыряет на пол лаковую сумочку и кидается ко мне с объятиями. — Как же я рада тебя видеть!
— Я тоже очень рада, но что ты здесь делаешь? Как ты вообще узнала, что я тут? — лепечу, мотыляясь в стальных материнских объятиях как тряпичная кукла.
— Ты волосы осветлила? И похудела-то как! Совсем тростиночка, — мама теребит мои щёки и горько качает головой. И тут же выражение её лица меняется с трогательно-тревожного на испепеляюще-злющее: — Где он?
— Кто?
— Этот… мальчик, за которого ты вышла замуж даже не поставив в известность меня!
— Мам, я сейчас всё тебе…
— Поверить не могу, мы же всегда были так близки, у нас никогда не было друг от друга секретов, и тут замуж! Тайком! За внука какого-то крохобора-олигарха!
Ловлю краем глаза недоумевающее лицо Николая Филипповича и возвращаю внимание маме:
— Мам, я всё тебе объясню, пожалуйста, успокойся. Сначала ответь, откуда ты об этом узнала?
Но мама меня не слушает. Она медленно оборачивается на растерянно застывшего у входа в дом Малиновского-старшего и, сузив глаза, шипит грозным шепотом:
— Это что — он?
— Ма-ам…
— Бог мой, да он вдвое тебя старше! — перебивает мама и, уверенно подойдя к Николаю Филипповичу, смело смотрит на него снизу вверх: — Богдан Малиновский, значит! Вот ты какой! Стыда и совести хватило, чтобы совратить молодую неопытную девочку, а смелости чтобы представиться её маме не набрался?
— Мама! Да послушай ты уже меня, наконец! — пытаюсь до неё докричаться, но разъярённую маму-кошку уже понесло:
— Хочешь моему ребёнку жизнь сломать? Для вас, богачей, эти девочки как игрушки — сегодня одна, завтра другая. Думаешь, я поверю, что это любовь?! Я достаточно пожила и вас таких вот… — запинается, — …лощёных дон-жуанов — насквозь вижу! Как облупленных!
— Женя, так мама не в курсе? — смотрит на меня Николай Филиппович и я тяну маму за руку и насильно усаживаю на диван.
— Да что на тебя нашло?! Никогда не видела тебя такой взвинченной!
— Потому что раньше моя дочь никогда не выходила тайком замуж за мужчину, который ей в отцы годится!
— Же-ень? — в гостиную несмело заглядывает Цветкова, а увидев меня, торопливо бежит навстречу. — Женечка, прости, это я Алле Глебовне всё рассказала! Только не убивай меня! Я пыталась тебе дозвониться, но твой телефон со вчерашнего вечера отключен. Она утром на электричке приехала и сразу сюда, а я за ней на такси следом.
— Та-ак, а теперь медленно и по порядку, — усаживаю Аньку рядом с мамой и, уперев руки в бока, строго смотрю на обеих.
— Когда вы вчера с Богданом ушли, мне Алла Глебовна позвонила, потому что твой телефон был недоступен. Ну ты же помнишь, в каком состоянии мы вчера были? Я лепетала что-то там, лепетала, ну и, конечно, Алла Глебовна меня раскусила, пришлось расколоться. Ну у меня правда не было выбора! Ты же знаешь, что я совсем не умею врать…
Одариваю Цветкову злым взглядом и шиплю:
— И что именно ты ей рассказала, моя самая лучшая на свете подруга?
— Правду, — сжавшись, пищит Анька. — Что вы с Малиновским поженились. По любви, — добавляет, и я с облегчением выдыхаю.
— Да, но только ты, Аня, сказала, что он молодой парень, студент, а этот, — мама мечет строгий взгляд на Малиновского-старшего, — а этот мне ровесник, а мне, между прочим уже… много!
— Здрасьте, вы Николай Филиппович? — вежливо обращается Анька к отцу, и тот сдержанно кивает. — А я подруга Жени — Аня Цветкова.
— Это которая на ЗОЖ помешана? — вопрошает папа, и у Аньки отвисает челюсть.
— Ты сказала, что я помешана на ЗОЖ? Ну, знаешь ли… Если бы так, я бы не напилась вчера с тобой, что даже лыка не вязала!
— Женя, ты пьёшь алкоголь? — ошарашенно прикрывает рот ладошкой мама.
— Да не пью я! Иногда. Совсем редко, — стучу кулаком по лбу, адресу жест Цветковой.
— И подожди-ка, — до мамы, видимо, только стало доходить. — Если он Николай Филиппович, то кто тогда Богдан?
— Богдан это я, — подаёт голос Малиновский, и мы все дружно оборачиваемся. Тот стоит прислонившись к дверному косяку, с аппетитом вгрызаясь в огромное красное яблоко. — Здрасьте, — и с выражением: — Мама.
Мама по-совиному быстро моргает, явно ошарашенная внешним видом и манерами зятя. Без футболки, шорты свободно болтаются на бёдрах, на голове как обычно творческий беспредел. И это его “мама”…
Лапуля, это провал.
— Это Богдан? — переводит на меня взгляд мама и жалобно так: — А может, пусть тогда лучше всё-таки тот?
Мы с Анькой смотрим друг на друга и одновременно начинаем дико ржать. Моя мама такая моя! Даже в стрессовой ситуации она не забывает шутить.
— Пойдёмте кофе выпьем? Я на всех сварил, — кивает себе за спину Малиновский, и мы, словно послушные детки, гуськом плетёмся на кухню.
Часть 33
Собравшись за одним столом все немного успокоились.
Мама негромко ворчит, то и дело стреляя глазами то, изучающе, на Богдана, который снизошел-таки надеть одну из своих мятых футболок с черепом, то, оценивающе, на Николая Филипповича, который, казалось, немного смущён и обескуражен происходящим не меньше мамы.
Приехал из командировки, называется. И сразу с корабля на бал сумасшедших.
Взяв в руки прозрачную колбу с дымящимся кофе, Малиновский принимается как заправский бариста разливать напиток по чашкам.