Интим не предлагать
Шрифт:
— А по-моему, это глупо, — заявила я, Родионов нахмурился, а я продолжила:
— Синий оставил меня там, надеясь, что я скончаюсь от жажды. Хорош подарок для родственников: труп в подвале. Нет, он меня там бросил, потому что не собирался использовать подвал, я имею в виду, как склад. Он был уверен, что, когда меня найдут, с ним этот подвал никак связать не сумеют.
— Но оба замка отпирали ключом.
— Как ты можешь быть уверен в этом, раз Петрович дверь выламывал и замки покорежил? — вновь
— И все-таки он среди родственников. Или друзей.
Спорить я не стала.
— Завтра Турка хоронят, — вспомнила я и вздохнула. — Здесь, на этом кладбище.
— За что ж ему такая честь?
— Вроде бы у него тут бабка.
— Бабка, дедка… Ну надо же… Ты эту аллею видела?
— Конечно. Кремлевская стена. Только мавзолея не хватает.
— Мороза шлепнут, и будет мавзолей.
— А что, его шлепнуть собираются?
— Откуда мне знать? Да и что толку: шлепнут одного, тут же второй появится.
— Работаете плохо, — проворчала я.
— Само собой. Все шишки на нас. Ты вот скажи лучше, какой гад дал разрешение хоронить здесь Турка? Ведь явно человечек немаленький в городской администрации.
— Сегодня одного уже похоронили. Говорят, в машине взорвался…
— А-а… Гена Блинов. Чего там хоронить-то. И он, значит, здесь? Удостоили?
— Здесь. Хочу завтра глянуть на похороны, вдруг Синий решит соратника проводить. Родионов задумался.
— Что ж, стоит попробовать.
— Еще новости есть? Как там Чугунок? Петрович отвез его в лагерь?
— Нет, — помявшись, ответил Родионов. — Сбежал, чертенок. Петрович его периодически встречает, но отловить пока не может. И вот еще что: Упырь пропал.
— Как пропал? — испугалась я.
— Видно, заскучал в деревне и смылся.
— А где же он теперь?
— Кто знает? Ищем.
— А если Синий?..
— Почему сразу Синий? Надоело парню в деревне с бабкой сидеть, вот и удрал. Появится.
— Появится, — передразнила я. — Он свидетель, и Синий об этом прекрасно знает.
— Я твоему Упырю не нянька, — разозлился Родионов. — Это вы с Петровичем его от милиции прятали, вот и результат.
Я хотела возразить, но ссориться с Родионовым было глупо, тем более что в его словах была правда, и я замолчала. Он тоже молчал, положил свою руку на мою и на небо поглядывал, затем вдруг спросил:
— У вас на кладбище бомжи живут?
— Не знаю. А что такое?
— Иду от боковой калитки со стороны Красномилицейской, а кто-то по тропинке среди деревьев — шмыг. Все-таки странное место кладбище, вроде бояться совершенно нечего, а жуть берет.
— Это Данила Дьяконов, батюшкина родня, пошел Пелагею провожать, — отмахнулась я. Впрочем, если это был Данила, то зачем ему идти к боковой калитке, Пелагее на троллейбусную остановку надо, а она
Словно в ответ на мои мысли, в свете фонаря возле колокольни возник Данила.
— Вон он возвращается, — кивнула я.
— Это не он, — возразил Родионов. — Мой худой и длинный, совсем на него непохожий.
Данила подошел ближе, поздоровался, а я спросила:
— На кладбище бомжи живут?
— Нет, чего им здесь делать? Милостыню собирают, но чтоб жили…
— Значит, кто-то просто проходил, — кивнула я.
— Если просто проходил, — заупрямился Родионов, — чего ему тогда в темноте по тропинкам плутать, когда есть асфальтированная аллея?
— Где видел-то? — хмыкнул Дьяконов. — Возле боковой калитки, ближе к склепу с большим крестом на макушке?
— Да, — кивнул Александр Сергеевич.
— Ясно. Опять бродить начал.
— Кто? — в два голоса спросили мы.
— Салтыков, а который точно, не скажу, их здесь пять человек мужского пола и три женского, но бабы не шалят, а вот Салтыков, один или все пятеро, бывает, бродят.
— Что ты болтаешь? — возмутилась я.
— Ничего я не болтаю. Батя тоже не верил, пока со мной не пошел. Стали мы его, шатуна то есть, выслеживать. Появился он со стороны бандитской аллеи, видно, со свеженькими беседовал, новости узнавал. Идет, мы за ним, подошел к склепу и испарился. Дверь заперта, ни скрипа тебе, ни шума, коснулся камня, и все… Батя за упокой души отслужил — пропал. А теперь, видно, опять за старое взялся, не лежится ему спокойно.
— Ты все это нарочно выдумываешь? — разозлилась я.
— Вот тебе крест! Хочешь, спроси у бати. Батя не соврет. Своими глазами видел: был, и нет его. Человек так не сможет.
Мы с Родионовым переглянулись, и он засобирался домой. Мы с Данилой вызвались его провожать. Пошли по центральной аллее. Александр Сергеевич сказал, что до своей машины доберется, пройдя в обход по Красномилицейской, там хоть фонари есть, а на кладбище налетишь на какую-нибудь корягу и лоб расшибешь, а голова у него после встречи с Синим и так болит. Проводив Родионова и возвращаясь к церкви, мы как раз выходили на центральную аллею, когда Данила вдруг замер, потом всплеснул руками и заявил:
— Вот, сама убедись: шастает. От дружка возвращается. Я приметил, любит он возле склепа с двумя ангелами отираться, а как нагостится, к себе вон той тропинкой двигает.
— Прекрати меня пугать, — разозлилась я.
— Ничего я не пугаю, или не видела, как он меж деревьев мелькнул? Когда твой Родионов к нам шел, Салтыков к дружку намылился, а теперь, видно, возвращается.
— Не вздумай этакое при Сеньке врать, запугаешь мне ребенка…
— А пожалуй, поймаю я графа… — подумав, заявил Данила.