Интриган. Новый Петербург

Чехин Сергей Николаевич

— Андрей Семенович, — к нам подошла Рита, одетая в длинное черное платье с небольшим, но крайне притягательным декольте. Все-таки на заседание в мужской одежде не придешь — правила есть правила, и где как не в суде их соблюдать. — Гектор, Марк. Вы в порядке? А то слухи ходят — один другого страшнее.

— Благодарю, в порядке. Как сами? Как отец?

— Папа если и умрет, то только от скуки, — девушка закатила глаза. — Ненавижу все эти мероприятия. Что бал, что званый ужин — обязательно наряжаться, вести себя прилично и отвечать журналистам и унылым попыткам

сватовства.

— Сдается мне, — склонился к подруге и заговорщицки зашептал, — сегодня будет интереснее, чем обычно.

Рита хотела что-то спросить, но тут двери зала заседаний распахнулись, и вперед вышел старик в черной мантии и белом парике.

— Прошу Совет графов занять ложу, — и указал на отделенные перегородками стулья.

Земской и Пушкин вошли сразу, Генрих задержался, чтобы с улыбкой пожать нам руки и узнать о здоровье. Такое внимание удивило отца, ведь он понятия не имел о наших морских приключениях. И судя по хмурому взгляду у порога зала, не очень-то им бы обрадовался.

— Прошу наследников и уполномоченных особ занять ложу представителей.

Помещение делилось на четыре сектора, разграниченных деревянными переборками.

Впереди за высоким президиумом восседала троица судей, а перед ними сиротливо стояла одиночная кафедра.

И находящийся за ней ощущал всю мощь и силу имперского правосудия, видя нависшую громаду из красного дерева, с массивным золотым гербом посередине — одноглавым орлом, смотрящим на запад.

Орел сжимал в лапах меч и оливковую ветвь, как бы олицетворяя древнее изречение: кто к нам с чем зачем, тот от того и того, ну а в целом мы люди мирные.

Справа находились трибуны Совета, слева — покрытая антимагическими символами клетка для обвиняемых. А в дальнем конце зала находились лавки для зрителей. В первом ряду — изысканные, с обитыми бархатом подушками, а дальше — самые обычные. Там сидели репортеры и художники — снимать фотовспышкой не разрешали по вполне понятной причине.

Судьи заняли места, и самый старый внимательно смотрел собравшихся поверх очков.

— Все на месте? Хорошо, можем начинать. Введите обвиняемого!

Под стук молотка два магистра из Академии сопроводили к кафедре пузатого бородача в косоворотке и светлом пиджаке. Пан выглядел злобным, как черт, пыхтел, сопел и постоянно теребил кандалы с теми же знаками на звеньях.

— Дмитро Степанович Хмельницкий, — грозно произнес судья, и сидящие в углу стенографисты защелкали клавишами. — Особый отдел Тайной канцелярии подозревает вас в незаконной торговле, зверском обращении с работниками, связям с преступным сообществом и государственной измене. Для проведения следственных действий отдел потребовал вашего ареста, для чего нужно снять титулярную неприкосновенность. Здесь и сейчас будет рассмотрено ходатайство о временном лишении вас дворянства. Если в ходе следствия хотя бы одно из обвинений подтвердится, вы лишитесь титула окончательно. Впрочем, вам он уже не понадобится, ведь наказание за ваши злодеяния — смертная казнь. Вы понимаете суть предъявленных претензий?

—

Я невиновен! — гаркнул Пан, но как-то неуверенно, скорее для проформы.

— Прошу на место.

Стушевавшегося воротилу отвели в клетку. Пока все шло по стандарту, но вот дальше началось странное. К судьям вывели все многочисленное семейство: супругу, двух сыновей и трех дочек — на вид от десяти до шестнадцати.

— Род Хмельницких, — судья даже не стал утруждаться называть каждого по имени. — Особый отдел подозревает вас в пособничестве, покрывании и преступном сговоре. Канцелярия считает, что вы не могли не знать о том, что творил ваш отец, и должны быть подвергнуты следствию, как соучастники. Вы понимаете суть предъявленных претензий?

— Мы ничего не знали, — дородная женщина уронила лицо в ладони и разрыдалась, звеня цепями. — Мы даже живем отдельно. Пожалуйста, пощадите хотя бы девочек.

— Оставьте их! — Дмитро кинулся на прутья, как раненый медведь. — Я готов сотрудничать, только не трогайте семью!

— Тишина! — стук молотка едва смог пробиться через гул и гомон в зале. — Вызываю сторону обвинения.

Вошел Юстас — одетый с иголочки и с таким выражением, словно только что выиграл в лотерею миллион. Впрочем, с какой-то стороны так и было, но я даже не подозревал, насколько все серьезно.

Его сопровождали два агента — один с тонким кейсом, второй — с объемистым саквояжем.

— Представьтесь, — пробасил судья.

— Юстас Валериевич Ратников, обер-прокурор Тайной канцелярии.

— Каковы ваши доказательства?

— Здесь, — положил на стол перед судьями кейс, — документы, подтверждающие, что Дмитро Хмельницкий единолично владел винокурней, впоследствии переделанной под завод по производству нитроглицерина и кордита.

— Что есть кордит? — подал голос левый судья.

— Это смесь нитроглицерина и пороха, ваша честь. Взрывчатое вещество, применяемое в артиллерийских снарядах. В перечне бумаг так же есть товарно-транспортные накладные и выписки из черной бухгалтерии, доказывающие закупку сырья и отправку готового сырья контрабандой в Швецию, на фабрику Альберта Нобеля.

— С чего нам знать, что это действительно взрывчатка, а не скисшее пиво? — правый заседатель, похоже, решил немного подыграть стороне защиты.

— Прошу вызвать свидетеля со стороны обвинения, — сказал Юстас, и вальяжным жестом уступил кафедру уже знакомой мне изобретательницы.

— Представьтесь.

— Прошу внести в протокол, — женщина подняла палец, — не свидетель, а свидетельница. А зовут меня Николь Тесла. Докториня естественных и физико-математических наук, членша-корреспондентка Императорской Академии Наук.

— Кто-кто? — нахмурился центровой.

— Доктор, — Ратников с натужной улыбкой оттеснил чересчур прогрессивную свидетельницу от кафедры и достал из кейса новые листы. — Вот копии ее дипломов и степеней, гарантирующие осведомленность и компетентность в изучаемых вопросах. Тут же письменное заключение о том, что найденное вещество — вовсе не пиво.