Инверсия
Шрифт:
Старшего инспектора Грина Октерна Эдвард ценил. За ум, исполнительность, дисциплину, волчью хватку. За семью. Ведь они оба были из Беркшира, дом Октернов стоял рядом с домом отца Генри, сельского приходского священника. Без малейшего преувеличения Эдвард Генри знал Грина Октерна еще с пеленок.
— Всё это дело грандиозная подстава. — цепко взглянул на своего земляка комиссар полиции. — В моменте я даже думал на меня, но интрига скрывается глубже. Лорд Беллингем сейчас в Нью-Дели, его дальнейшее назначение вопрос внутриэлитных обсуждений и мнения королевы. Кто-то
Хотя комиссар полиции не сказал открыто о студенческом тайном клубе, Грин всё понял верно. На этом моменте в дверь осторожно постучали.
— Сэр, — донеслось из-за неё, — сержант и констебли, о которых вы упоминали, прибыли.
Дьявольская улыбка тронула губы комиссара полиции Нью-Лана. Изуверский свет зажегся в прищуренных глазах. Могучие кулаки рефлекторно сжались в хищной хватке.
— Пиши заявление об отпуске, отнеси в канцелярию, зайдешь после за письмом. — отпустил он, своего подчиненного. — Мне предстоит важный разговор.
Торопливо кивнув в знак понимания, старший инспектор выскочил наружу, с жалостью оглядев, три стоящих фигуры будущих мучеников, перед дверью.
*Коньяк королевского дома Великобритании.
**Имеются в виду Филиппины, которые в этой истории не были отобраны у испанцев американцами.
Глава 30
Любой вокзал видел больше людских трагедий, чем все театры мира. Люди расстаются, уезжают в томительную неизвестность, меняют жизнь, бросают семьи и быт. Торопливые объятия, неловкие отчаянные поцелуи и обещания не забывать. Душевные терзания скрываются за грандиозным фасадом современных вокзалов.
Меня пробило на лирику, потому что в предрассветном тумане, пришедшем с гор, Падди выглядел очень романтично. Паддингтонский вокзал — самый крупный из всех четверых Нью-Лана. Высокое здание с номерами наверху, термами, ресторанами, прачечными, киосками — за ним дебаркадер, метров триста в длину, с железнодорожными путями и платформами. Дебаркадер разделен вдоль колоннами из кованого железа на несколько пролетов. Сверху застекленная арочная крыша из гофрированного железа и ребер пакстоновского типа, с которых на подвеске из железной цепи свисает внушительный слепящий фонарь освещения.
Не соврать бы — на пару тысяч ватт по ощущениям.
Солнце уже встало, но из-за туч и тумана было довольно темно. Циклопьими глазами фонарь разгонял темноту и можно было представить себя в «Атаке Титанов» главным героем. Разогнать притаившихся в темноте великанов, жаждущих напасть на мирную столицу. Первый подвиг на долгом пути прощения перед Глэдис.
— Ты чего залип, Эйв? — толкнул меня под локоть Оливер.
— А… Да… Нелегкая вышла неделя. — очнулся я. — Самая веселая в моей жизни.
— Взгрустнулось,
Поли, преданной собачкой державшаяся позади дочки депутата, мелко хихикнула. Лайонель, несший багаж обеих девчуль, с пониманием подмигнул мне. Директор Бентли поодаль, обсуждавший с Олсеном шансы нашей команды на «Вызове Регби», обтер носовым платком начинающую лысину.
Шесть утра, пятница. Наша великая команда отправлялась покорять Регби. Слава Нейтрино или Роботам, может быть Великому Программисту, который скодил все Вселенные в мире — неприятности временно оставили меня в покое. Трое полицейских, с утра среды осчастлививших меня своим визитом, приходили извиняться за своё поведение при обыске.
Я вначале не поверил. Сказал им через дверь, что стою сонный и голый. Что вообще дверь им не открою, пока не увижу понятых. Со слезливыми нотками в голосе все хором стали уверять меня, что ничего злодейского не замышляют. Переложив пистолет обратно в тумбочку деда, я наконец открыл им дверь.
Первое, что мне бросилось в глаза — роскошные перламутровые фингалища на лицах стражах порядка. У констеблей аккуратные слева. У сержанта на лице красовались, аж все два.
— Славно вы, сержант, с коллегами понедельник Пасхальной недели отметили, сэр. — не мог не заметить я.
— Я уже не сержант. — грустно сказал мне он.
И, бросившись на колени, стал целовать мои ноги.
Нет, конечно, да и не очень-то хотелось. Тем не менее, словно по сигналу режиссера, все трое скорчили грустные морды, засыпали меня словесами скорбными с соболезнованиями по поводу смерти деда. Я внимал строго и насуплено. Большинство людей — это пластилин, любой режим лепит из них по своему канону фигурки. Вот эта горбатая, кривая будет стражем порядка. Эта, с вороватым толстым лицом, явно метит в мэры. Рожа с преданными оловянными глазами станет генералом.
Остальные, на кого не хватит внимания у режима для проработки напильничком, будут простым народом.
Внутренне изумившись, от того насколько элитарные мысли бродят в моей голове, стражей правопорядка я простил. Нет ничего хуже, чем считать себя умнее остальных. Пресловутые констебли — тот самый аутентичный народ. Мерзнут ночами в патруле, отбивают ноги о мостовую, ловят пьянь, гоняются за шпаной. Иногда рискуют здоровьем и жизнями за невысокую плату. Да, они одобрительно гогоча смотрят на факелы из пойманных эсперов, дубасят задержанных и воруют мелочь из карманов арестованных.
— А другого народа у меня для вас нет. — сказал бы на это лучший друг всех турбо-попаданцев.
С нывшей чуйкой, после странного визита полицейских, я приехал в школу. Судьба подбрасывает мне испытания регулярно. Разумеется, я не ждал выхода учителя со словами: «в нашей школе новенькая по обмену из Российской империи. Её зовут Алиса Михайловна Кудзё. Она будет сидеть рядом…» и после недолгой паузы «с Эйвером Дашером». Блондинка с синими глазами садится за парту со мной и шепчет на русском, думая, что я не понимаю: «Милашка. Дурашка. Я тебя люблю.» и другую ересь.