Инвиктус
Шрифт:
— Фарвей Гай Маккарти, — ответил он.
Мед-дроид записал ответ и перешел к следующему вопросу:
— Назовите дату вашего рождения.
Фар вздохнул. Снова этот вопрос. Всегда. Всякий раз. И опять, услышав ответ, компьютеры гудят, проверяют данные переписи населения, ничего не находят и, вот как сейчас мед-дроид с акцентом, вежливо выдают:
— Ответ неверный. Назовите дату вашего рождения еще раз.
Вся эта волокита стала для него привычным делом. Она повторялась десятки, если не сотни, раз на десятках, если не сотнях, экзаменов, которые Фар сдавал на симуляторах в Академии. Перед каждым тренировочным
Все, о чем мечтал Фар, — прыжок в Решетку и исследование прошлого в режиме реального времени. Он воспитывался на собранной в экспедициях сериализованной информации и рассказах Берга о смертельных забегах на скорость с велоцирапторами, пламени Везувия в ночном небе и катастрофах Пыльного котла в тридцатых годах двадцатого века. Чтобы утолить голод познания, мерцания пикселей на экране и прослушивания старых записей, сделанных очевидцами событий, было недостаточно. Даже тончайшие сенсорные имитации симуляторов с их звуками, запахами и голограммами, которыми искусственный интеллект насыщал интерактивные исторические постановки, не удовлетворяли Фара.
Встретиться с историей ему хотелось лицом к лицу. Хотелось стать кровью в ее венах, как она стала кровью в его. Фар Маккарти был сыном одной из горячо любимых героинь старшего поколения рекордеров. Куда бы он ни шел, Эмпра тенью следовала за ним. Пожилые инструкторы в Академии всегда задерживались на его фамилии, едва увидев в списке класса. Ты сын Эмпры, говорили они и добавляли что-нибудь вроде она была умной девочкой, одной из лучших моих учениц. Какая досада, что это случилось с «Аб этерно»…
Наследие матери и чувство утраты постоянно сопровождали Фара и заставляли быть лучшим, всегда лучшим. И у него это получалось. Сегодня он, как и всегда, с честью выдержит заключительный экзамен и получит лицензию. Высокая оценка сегодняшнего испытания на симуляторе обеспечит ему желанное место в экипаже одной из машин времени Центрального. И уже скоро он займется исследованиями прошлого, будет документировать важные события для ученых и воротил бизнеса развлечений.
Но сначала — сначала! — нужно прорваться мимо этого дотошного мед-дроида.
— Назовите дату вашего рождения.
— А мы не можем просто опустить этот пункт? — Фар ерзал на столе, стараясь избежать полного онемения тех частей тела, о которых не принято говорить вслух.
— Ответ неверный. Назовите дату вашего рождения еще раз.
— Восемнадцатое апреля 2354 года нашей эры. — Фар решил попробовать дату, когда ему исполнилось семнадцать с хвостиком. Она не являлась настоящим днем его рождения, но это не мешало кузине Имоджен каждый год покупать
Мед-дроид гнул свое:
— Ответ неверный. Назовите дату своего рождения еще раз.
Фар предложил ему вариант, который использовал, чтобы произвести впечатление на девушек. В данном случае возраст его составлял почти 2276 лет.
— Тридцать первое декабря 95 года нашей эры.
— Ответ не…
— Да знаю я, во имя креста! Нет у меня этого проклятого дня рождения!
Он знал, что нет смысла выходить из себя, проблема заключалась в нем самом, а не в запрограммированном мед-дроиде, но временами так и подмывало сорваться: «Я родился на борту „Аб этерно“!»
Дверь в смотровую, скользя, приоткрылась, и в щель просунулась голова девушки-врача. Черты лица выразительны и изящны, как и надпись на хинди на идентификационной карточке. На шее висел стетоскоп, на голове девушки Фар увидел наушники золотистого цвета.
— Что-нибудь не так?.. О! Привет, Фар! — просияла она.
— Привет, Прия! — Он улыбнулся девушке и постарался незаметно напрячь мышцы пресса. — Красивые наушники. Где ты их нашла?
— Один лоточник в Зоне 4 пытался всучить их мне под видом настоящих «Бит-Бикс», просил три тысячи кредитов. Веришь, нет? С поддельным логотипом «ББ» и прочей ерундой.
— Чего еще ждать от лоточника из четвертой зоны, — согласился Фар. — Один из них пытался убедить мою кузину, что котенок, выкрашенный в какой-то дикий цвет, на самом деле детеныш красной панды.
— Разве красные панды не вымерли?
— Точно. И насколько ты сбила цену?
— До двухсот пятидесяти кредитов, — пожала плечами Прия, и наушники на ее голове сверкнули. — Могла и еще поторговаться, но из-за таких денег не стоило. Лоточнику надо оплачивать свои счета, а мне — слушать «Кислотных сестер» на чем-то еще, кроме коммуникатора.
— Ответ неверный, — монотонно бубнил неугомонный мед-дроид. — Назовите дату вашего рождения…
— Ага. Опять пунктик о дате рождения?
— Как всегда, — вздохнул Фар.
В век, когда дроиды составляли до пятнадцати процентов населения, от медиков требовалось знать не только физиологию человека, и Прия, как и многие ее коллеги, освоила профессию механика. Она вскрыла грудную пластину робота и перекинула несколько проводков — процедура, которую Фар наблюдал десятки раз, — и таким образом они миновали неудобный вопрос в ручном режиме.
— Пора бы им уже разобраться с этим глюком, тебе не кажется?
Протягивая руку для обязательного анализа крови, Фар рассмеялся. Из всех врачей, которым приходилось участвовать в его экзаменационных мытарствах, Фару больше всего нравилась Прия. В проблемах она всегда винила мед-дроидов, а не его. Если ее коллеги предпочитали поскорее отделаться от Фара и боязливо помалкивали, то Прия не торопилась и подчас оказывалась настолько близко, что можно было слышать музыку в ее наушниках. В этот день звучала баллада в стиле панктех. На полную мощность.