Иные

Диксон Гордон Руперт

– Нет, – покачал головой Блейз. – Даже будь мы супермужчинами и суперженщинами – или мутантами, как полагают некоторые, – столь небольшая группа не могла бы контролировать так много, если бы большинство не пожелало отдать этот контроль в наши руки. А ты, надеюсь, достаточно хорошо образован, чтобы не считать нас сверхлюдьми или мутантами. Мы такие же, как и ты, генетически удачные комбинации человеческих способностей, прошедшие дополнительно кое-какую специальную подготовку.

– Я вовсе не такой, как вы. – Ответ Хэла был почти автоматическим.

В этой фразе, когда она прозвучала, слышалось что-то очень похожее на отвращение.

– Напротив, –

произнес Блейз все так же спокойно и уверенно.

Хэл перевел взгляд с Блейза на тюремщика и Барбеджа, задержавшись на последнем.

– Да, кстати, Хэл, – проследив за его взглядом, заметил Блейз. – Ты ведь знаком с капитаном, не так ли? Это Эмит Барбедж – он будет отвечать за тебя, пока ты здесь. Помни, Эмит, Хэл мне очень нужен. Так что тебе и твоим людям придется забыть о его пребывании в повстанческой группе. Вы ни в коем случае не должны причинять ему вреда – ни при каких обстоятельствах. Ты хорошо меня понял, Эмит?

– Я все понял, Великий Учитель. – Барбедж смотрел на Хэла не мигая, как змея.

– Отлично, – кивнул Блейз. – Вы мне пока не понадобитесь. Когда я буду уходить, то позову вас, чтобы вы выпустили меня отсюда. А пока идите и ждите меня в коридоре – нам с Хэлом нужно поговорить с глазу на глаз, если вы не против.

Тюремщик уставился на него так, словно не верил своим ушам, и уже собрался было возразить, но тут Барбедж, по-прежнему не отрывая взгляда от Хэла, стиснул его плечо тонкими пальцами с такой силой, что тот застыл на месте.

– Не беспокойтесь, – сказал Блейз. – Со мной ничего не случится. Можете идти.

Оба вышли, и дверь за ними закрылась.

– Понимаешь, – Блейз снова повернулся к Хэлу, – они этого не в состоянии понять, да и глупо бы было подобного от них ожидать. Есть только полная уверенность: если кто-нибудь встает у тебя на пути, самое разумное его или ее с этого пути просто убрать. Представить же себе, что ты и я, как бы мало мы ни значили сами по себе, являемся точками сосредоточения могучих сил, да еще в ситуации, когда эти силы имеют важнейшее значение… они вообще не способны. Но уж мы-то с тобой, конечно же, должны понимать все это… впрочем, равно как и друг друга.

Блейз ждал.

– Нет, – ответил Хэл. Потом несколько секунд помолчал и повторил:

– Нет.

– Да! – Блейз опустил глаза. – К сожалению, дела обстоят именно таким образом. Рано или поздно ты все равно ознакомишься с истинным положением вещей. Поэтому тебе лучше понять это сейчас, а не тогда, когда будет уже поздно.

Хэл отвел глаза и снова уставился в потолок.

– Все практические действия продиктованы суровой действительностью, – продолжал Блейз. – То, что делаем мы – те, кого называют Иные, – непосредственно связано с нашей сущностью и ситуацией, в которой мы оказались, а ситуация эта совершенно отлична от положения любого человеческого существа, поскольку именно от нас зависит, во что превратится наша жизнь – в ад или в рай. Одно из двух. Потому что никому из нас не избежать этого выбора. Если мы отказываемся от рая, то неминуемо попадем в ад.

– Я вам не верю. – Хэл снова взглянул на Блейза. – Совсем не обязательно будет именно так.

Наконец-то, подумал Блейз, он выказывает хоть слабые признаки неуверенности. Возможно, еще не все потеряно и его удастся убедить – выступая в роли умудренного опытом взрослого, наставляющего на путь истинный юнца.

– К сожалению,

дитя мое, на то есть причины, и довольно веские. Несмотря на все наши способности, наше образование и взаимную поддержку, мы все равно остаемся такими же людьми, как и все остальные. Оставшись без друзей и без средств, мы будем голодать, как и все остальные люди. Наши кости так же ломаются, мы болеем так же, как и прочие смертные. И если нас убивают, то мы так же умираем. Следя за своим здоровьем, мы можем прожить на несколько лет дольше обычного человека, но не намного.

Он сделал паузу, рассчитывая хоть на какую-нибудь реакцию Хэла, которая подсказала бы ему, достигают ли его слова цели. Но Хэл по-прежнему лежал совершенно неподвижно, глядя на него своими серо-зелеными глазами.

Блейза прямо-таки распирало желание – просто неистовое – заставить этого человека понять. Но этот юноша либо не располагал достаточной информацией, либо просто не хотел его слушать. До сих пор Блейз делал основную ставку на то, что Хэл не из тех людей, кто не смог – или не захотел бы – понять. Поэтому он продолжал:

– Мы, как и все остальные люди, нуждаемся в любви, в дружбе с теми, кто думает так же, как мы, и способен говорить с нами на одном языке. Но если мы решим просто не обращать внимания на свою непохожесть на остальных и постараемся ничем не отличаться от окружающих нас людей, наше существование превратится в кошмар и, возможно – даже почти наверняка, – нам за всю жизнь не доведется встретить никого похожего на себя. Поэтому никто из нас не захотел подобной жизни, а каждый предпочел оставаться самим собой.

Он снова сделал паузу. И снова Хэл даже не пошевелился, и ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Но уж какие мы есть, – сказал Блейз, – такие мы есть и, как и все остальные люди, имеем полное моральное право извлекать максимум пользы из того, чем одарила нас судьба.

– За это заплатят миллионы людей, о которых вы говорили, – заметил Хэл.

– И какова цена? – Против воли Блейза голос его понизился, чтобы придать словам больше искренности. – Цена Иного, одного на миллион обычных людей, на плечи каждого отдельного человека ложится не таким уж тяжелым бременем. А если повернуть проблему? Подумай об Ином, который, ради того чтобы стать таким же, как все, обрекает себя на полное одиночество и страдания от людского невежества и предрассудков. В то же время его необыкновенные способности и сила дают возможность тем же людям, что шарахаются от него, пользоваться результатами его трудов. Разве это справедливо?

Блейз швырнул Хэлу этот вопрос как перчатку. Но Хэл так ничего и не ответил. Он не то чтобы отказывался слушать или воспринимать сентенции Блейза. Скорее просто ждал более веских доказательств.

Позиция взрослого, умудренного опытом человека. К тому времени как Блейзу стукнуло двадцать, он уже несколько лет жил в Экумени, с головой погрузившись в политику, что поистине была жизнью Данно, напряженно готовя себя для того будущего, которое он представлял пока еще не в подробностях, но, по крайней мере, в общих чертах. Хэл же юность провел в уединении поместья. Он покинул его, спасаясь бегством после гибели наставников, и потом заживо похоронил себя среди шахтеров на Коби – крошечном мирке, который мало что мог ему дать; затем сразу же оказался в почти столь же замкнутом и не отличающемся широтой взглядов окружении членов группы Рух Тамани.