Иные
Шрифт:
– Понятно, – сказал Генри.
– А что касается моих предков, – начала Тони, – то у нас тоже очень древние корни. Как я уже говорила, полностью наша фамилия звучала как «Рюзодзи». «Рю» – по-японски значит «дракон», «зо» – «создавать» или «строить», а «дзи» – «храм». Мой знаменитый предок жил в шестнадцатом веке – как раз во время войны, длившейся около ста лет, – и был одним из крупнейших аристократов – даймио. Его владения занимали около трети острова Кюсю и, скорее всего, под его началом была армия из нескольких десятков тысяч самураев. В те времена даймио полностью распоряжался жизнью и смертью
– Нет, не слышал, – проговорил Генри. – Так, значит, этот Таканобу и был вашим предком?
– Нашим прямым предком был Рюзодзи Масанобу, правнук Таканобу, – пояснила Тони. – Его дед – сын Таканобу – нашел утешение в религии, в христианстве, после смерти Таканобу и последовавшим за ней падением их клана, на собственном опыте убедившись в тщете мирской славы. Потом вспыхнуло восстание христиан в провинции Амакуза-Симбара на острове Кюсю в 1637 году, через двадцать четыре года после запрещения христианства в Японии и через два года после того, как сегунат Токугавы наложил полный запрет на морские путешествия. Может быть, вы читали об этом?
– Нет, не читал, – снова ответил Генри, но взглянул на нее на сей раз с явным интересом.
– Масанобу, конечно же, был христианином, причем одним из тех, кого особенно рьяно преследовал местный даймио, во владениях которого жило больше всего христиан. Местных крестьян немилосердно душили налогами, тогда они восстали и объединились с христианами. Христиане и крестьяне засели в замке Хара на полуострове Симбара. Их предводителем был Амакуза Сиро Токисада, которому в то время едва исполнилось шестнадцать. Четыре месяца они отражали все попытки превосходящих сил самураев взять замок штурмом.
– Значит, их вера была крепка, – заметил Генри.
– Да, – кивнула Тони, – но в конце концов замок был захвачен, и только нескольким его защитникам удалось бежать – поскольку победители хотели уничтожить всех восставших до единого. Одним из спасшихся и был Масанобу, поэтому моя семья ведет свой род непосредственно от него.
Она остановилась и снова улыбнулась Генри.
– Так что, как видите, мы – Рюзодзи – тоже народ воинственный.
Генри мрачно и задумчиво кивнул. Их взгляды встретились, и они некоторое время смотрели друг другу в глаза. Блейз вдруг почувствовал что-то вроде стыда за то, что подглядывает за ними в этот момент. Было совершенно очевидно, что между Тони и Генри установилась какая-то прочная связь.
– Интересно, – наконец произнесла Тони, – какими бы показались мы нашим предкам, если бы вдруг очутились в их времена там, на Старой Земле?
– Вряд ли мы сильно бы отличались от них, – сказал Генри. – Мы такие, какими создал нас Господь – верим мы в него или нет.
– Тогда вряд ли он может упрекнуть нас в том, что мы похожи на своих предков, – сказала Тони.
Генри бросил на нее взгляд.
– Бог судит не только по поступкам, но и по тому, с какой целью они совершены. Возможно, мои предки просто не могли поступать иначе. А я могу.
Тони
– Вам ведь уже рассказывали о моем грехе, – продолжил Генри. – Помните, тогда в машине я еще не захотел о нем говорить?
– Нет, – покачала головой Тони. – Да и кто мог это сделать? Блейз? Данно? Ни тот ни другой ничего мне не рассказывали.
– Данно просто не знает, – пояснил Генри. – А Блейз знает – от моих сыновей, хотя они и не должны были этого делать. Но в то время им казалось, что так будет лучше Но если Блейз вам не рассказывал, откуда же вы знаете?
– Я знаю только одно – что ваш пистолет у вас всегда в наплечной кобуре, – сказала Тони. – Я видела вас без него только когда мы проходили таможню здесь, на Новой Земле, да еще когда ездили в клуб ПСД. Вы ведете себя иначе, когда он при вас. У вас даже походка становится другой. Я чувствую, что у вас с ним связаны какие-то очень тяжелые воспоминания; очевидно, тот грех, о котором вы упомянули.
Генри долго смотрел на нее. Она не отводила взгляда.
– Тогда я вам расскажу, – произнес Генри и, некоторое время помолчав, начал:
– Когда я был еще совсем молодым и в первый раз отправился воевать как Солдат Господа, я думал, что иду защищать Божье дело. Но потом я оказывался на войне снова и снова и вскоре понял, что дело тут не только в Боге, а просто что-то во мне любило и искало сражений. Но только… войне и убийствам не может быть оправдания. Оправдание этому можно найти только в этой земной жизни, проходящей среди других грешников. В будущей же жизни…
Он внезапно смолк. Затем продолжал:
– Со временем я понял, что душа моя в опасности. Я закопал свой пистолет еще двадцать лет назад. И он оставался в земле до того самого дня, когда я появился у Блейза.
– Ну и как, вас спасло то, что вы закопали пистолет?
– Спасло меня не только это, – ответил Генри. – Ведь сначала мне казалось, что с его помощью я творю добрые дела, но на самом деле с каждым боем я все сильнее увязал в тенетах сатаны.
– И тем не менее вы пришли с ним к Блейзу, сказала Тони. – Значит, теперь ваша душа снова в опасности, разве не так?
– Да, – согласился он. – Но я могу спасти Блейза.
– Неужели с помощью пистолета, какого-то несчастного пистолета?
– Да, – подтвердил Генри и отвел взгляд в сторону, в раскинувшуюся до горизонта даль. Тони побледнела.
– Вы случайно не имеете в виду, что используете пистолет против него, если решите, что он идет не праведным путем? – тревожно спросила она.
Генри твердо посмотрел ей в глаза.
– Да.
– Но вы же любите его, – воскликнула она. – Вы же сами сказали, что он вам как сын! Неужели у вас рука поднимется убить его?
Пока она говорила, Генри снова отвернулся. Когда Тони закончила, он опять взглянул на нее, и она вдруг обратила внимание на его глаза – в них застыла мука, но взгляд их был по-прежнему тверд.
– Душа значит гораздо больше, чем тело, – произнес он. – Если придется выбирать, я прежде всего должен буду спасти его душу – если, конечно, Господь даст мне силы.
Наступила томительная пауза.
– Вы можете рассказать ему об этом, – наконец сказал Генри, и было видно, что эти слова дались ему с трудом. – Но мне кажется, вы не станете это делать.