Иоанн III Великий. Книга 2. Часть 3
Шрифт:
Он с ходу чуть не врезался в ворота и что было сил, не слезая с коня, ударил в них сапогом. И лишь потом нащупал веревку и дернул за нее – колокольчик во дворе тут же отозвался громкими звуками, залаяли собаки. Он продолжал звонить и кричать до тех пор, пока слуги не отворили ворота.
– Где Захар? – закричал он на весь двор.
– Что стряслось? – не спеша, вразвалочку вышел на крыльцо старший брат, одетый в домашний кафтан и старые стоптанные валенки, которые носил дома в прохладную погоду.
– Толпа, убивать тебя идут, срочно! Скрывайся! – прерывистым от волнения голосом проговорил Кузьма, и голос его чуть не сорвался от волнения.
Захар побледнел, по
– Запирайте ворота! – крикнул он слугам.
– Какие ворота? – завопил Кузьма. – Да они вмиг снесут и твои ворота, и тебя вместе с ними. Быстро, надевай сапоги, бегом на владычный двор – только там ты сможешь спастись. Если успеешь, если Феофил не выдаст.
Жена Захара, Настасья, уже несла мужу сапоги, ее глаза были полны ужаса. Трясущимися руками Захар прямо во дворе натянул сапоги, слуга помог ему заменить домашний кафтан на служебный. Некогда было выводить и запрягать другого коня или налаживать кибитку, и оба брата уселись вместе на одного, того, на котором примчался Кузьма с веча. У Захара тряслись руки, он с трудом соображал, что происходит. Но Кузьма знал, что делать, он думал об этом всю дорогу.
– Запирайте ворота, – крикнул он жене. – А ты, Санька, – скомандовал слуге, – ступай за ворота, а как увидишь толпу, кричи, что Овин побежал на владычный двор прятаться. Они тебе поверят, тем паче, что это правда. Лишь бы дом не порушили да деток наших не порешили!
Но Саньке не пришлось отводить беду от дома. Толпа мстителей быстро перебралась через Великий мост и домчалась до овиновой улицы. Братьев заметили на повороте к детинцу, кто-то узнал их, и все кинулись следом. На свою беду, братья бросились сначала под защиту Святой Софии, но она оказалась запертой: литургия задерживалась. Братья развернули коня и кинулись к митрополичьему дворцу. Но и там двери оказались, как назло, на запоре. Вероятно, служки вместе с архиепископом отправились на вече. Овины рванули к зданию приказа, здесь их и настигли преследователи, распалившиеся от погони, разгоряченные, как охотники, настигающие жертву. Они стянули братьев за ноги с взвившейся лошади и, не устраивая даже видимости суда, принялись, молча и озверело, месить их кулаками и ногами. В воздухе повис резкий вопль Кузьмы: «За что?» Вопль, который издает почти каждый безвинно погибающий человек…
Московские послы отбыли, как и собирались, на следующий день, в первый день лета. Они везли своему государю, великому князю Московскому и всея Руси Иоанну Васильевичу бескомпромиссный ответ: Великий Новгород – сам себе господин, покоряться не желает.
Глава II
Осада
Господь посылает нам испытания за грехи наши, напоминая, что все мы уязвимы одинаково – и богатые, и бедные, и сильные, и слабые. 31 мая, когда в Новгороде пролилась кровь христианская из-за людской злобы и бессилия, на Москву, словно в наказание, обрушился нежданный мороз. Утром в субботу, в самый последний день весны, проснувшиеся люди не поверили своим глазам: земля вокруг побелела от снега и льда, деревья вместе с распустившимися уже листьями покрылись инеем, лужи промерзли насквозь. Впору было сани запрягать. А ведь начало мая выдалось теплым и ласковым, дружно зацвели яблони и вишни, выбросив обильные крошечные завязи, обещавшие добрые плоды. На московских огородах взошло все, что успели уже посеять: озимые, зелень, корнеплоды… Мороз не пощадил ничего. Когда к обеду яркое, летнее уже солнце растопило льдинки и отогрело промерзшую зелень, она представляла собой плачевное зрелище: безжизненные растения плашмя полегли на грядках.
Даже великая княгиня Софья Фоминична, оставив прежде намеченные заботы, отправилась с утра пораньше в свой дворцовый сад на склоне Боровицкого холма, в котором любила прогуливаться одна и с детьми и где иногда с удовольствием занималась крестьянским делом. Мороз не пощадил и их дворцовое хозяйство: даже дыни в теплицах и те частично померзли. Фруктовые деревья, которые только что накануне горделиво красовались пышными, осыпанными завязью и остатком цвета ветками, поникли, а оттаявшие капли влаги на коре и листьях напоминали слезы.
Софья в первую очередь кинулась к розам, которые были предусмотрительно укутаны, и подоспевший к ней садовник обнадежил: розы могут еще отойти. Однако большинство цветов придется пересаживать заново. О собственных фруктах и ягодах москвичам в этом году придется позабыть…
Государевы послы добрались из Великого Новгорода в Москву за пять дней. Путь этот был объезжен и обустроен, в специальных путевых дворах, устроенных в последние годы по указу Иоанна, меняли лошадей, кормили, давали ночлег. Оттого задержек для государевых людей не случалось.
Великий князь принял прибывших, не откладывая, прямо в своем кабинете в присутствии ближних бояр. Рядом с ним находился его сын, Иван Иванович Молодой. Все по жесту Иоанна расселись вдоль стен, лишь ездивший с послами великокняжеский дьяк Василий Долматов остался стоять у входа.
Докладывал боярин Федор Давыдович как глава посольства. Он поднялся с места, поклонился великим князьям, а затем и присутствующим боярам, сделал два шага в сторону стола:
– Новости у меня, государь мой и князь великий Иоанн Васильевич, неутешительные. Взбунтовались новгородцы против воли твоей, убили наших сторонников Захария Овина и брата его Кузьму, растерзали посадника Назара Подвойского. И приказали дать ответ, что, мол, челом бьют вам, своим господам великим князьям, но государями не зовут, суд вашим наместникам на Городище оставляют по старине, тиунов московских принимать не желают, двора Ярославова не отдают. Хотят жить с вами, как в последний раз договаривались на Коростыне. Да передать наказали, что если кто без их ведома взялся иначе сделать, кто предлагал тебе лживо быть государем Новгородским, тех – сам знаешь, сам их за ложь и наказывай по-своему. А они их у себя будут казнить, кого поймают. Приказывали передать, что бьют челом вам, своим господам, чтобы держали их по старине, по крестному целованию.
Предвидел Иоанн подобный ответ, но такой резкости и дерзости никак не ожидал. По мере доклада князя Палицкого глаза его суживались, брови сходились на переносице.
– Хорошо, – сказал он, дождавшись, когда посол закончит и сядет на место. – Они сами напросились на беду. Не хотел я зла Великому Новгороду, хотел жить с ними по старине. Сами послов прислали, сами назвали меня государем, сами крест на том целовали. А теперь отпираются, а я вроде как обманщиком оказался?! Они ответят за это!
Он схватил со стола колокольчик и позвонил, в кабинет тут же вошел его дьяк Курицын.
– Ты не знаешь, митрополит на месте? – спросил он.
– Да, собирается литургию служить.
– Поди, передай ему, чтобы меня дождался, я скоро к нему сам приду.
Курицын исчез, а Иоанн обратился к синклиту:
– И с вами, бояре, хочу о новгородцах посоветоваться. Как считаете, заслуживают они наказания за свое клятвопреступление? Ты, Семен Иванович? – обратился он к Ряполовскому.
– Надо подумать, – неуверенно начал тот. – Впрочем, тебе, государь, виднее, как поступить.